«Голубая моя Москва. Записки отчаянного натурала»

ПЕРВАЯ ГЛАВА

УБИЙСТВО

Я убил человека. Вернее, двух. Первого случайно. Так уж вышло. Я не хотел…
Был май. Май благоухал цветами и зеленью. Запах белой черемухи переплетался с аммиачным амбре от бетонных стен мрачной арки, где часто, так уж повелось, справляли малую нужду нерадивые прохожие. Я стоял на углу этой арки. А там, за углом неподалеку шел он. Я не видел его. Я слышал его шаги, потом голос. Он говорил по мобильному телефону. Эхом от стены отлетал его жизнерадостный заразительный смех.
За пазухой я крепко до боли в суставах пальцев сжимал небольшой охотничий нож, который еще в Томске мне подарили друзья на тридцатилетний юбилей.
Он приближался. Три шага до меня. Два шага. Один. Аминь.
Я быстро выпрыгиваю из–за угла и с силой вонзаю лезвие в область сердца. Он кричит, как раненый поросенок.
– И–и–и!!! Би-илядь! – Вырвалось из него расхожее матерное словцо.
Я держусь за рукоятку ножа. Но… Как так?
Блин, я ошибся. Не он. Это не он. Это какой–то смуглый рабочий в синем комбинезоне с желтой надписью на грудном кармашке «LETIN». Он смотрит на меня черными, как смоль, испуганными глазами, полными слез.
– Какова черта?! – бросаю я.
Где он? Человек, которого я должен сразить в грудь ножом? Вау. Стоп-стоп. Чу-чу. Вот он.
Он как вкопанный застыл поодаль. В пяти шагах от меня. Продюсер, режиссер, актер. Собственной персоной. Мастер клипового монтажа. Игорь Карабейников. (Предупреждаю, все фамилии вымышлены и не имеют отношения к реальности.)
– А–а… Нет… – шепчет черноглазый рабочий с желтой надписью на кармашке комбинезона.
Что за фирма «Letin»? Первый раз вижу.
Простите, я не хотел вас убивать.
Я выдергиваю нож из его груди и устремляюсь на своего врага. Так сломя голову бегут к своей испуганной жертве хищные звери. Я бежал утолить жажду. Я бежал напиться крови. Я бежал насладиться его измученной алкоголем печенью. Я хотел превратить его в прах, в пыль, в боль, нах. Я хотел уничтожить его. Это мой последний шанс. И я воспользуюсь им.
Игорь не двигался с места. Пока он соображал, я уже – тут как тут – стою перед ним. Доли секунды. Ну?
Замахиваюсь окровавленным ножом и два раза бью его в горло справа. Кровь брызжет, пульсирует, как веселый музыкальный фонтан. А в моих ушах звучит мелодия смерти. Моцарт. Ну да. Скорее всего, Моцарт. Или какая другая заупокойная.
Человек, убивая другого человека, не думает ни о чем, кроме как что он убивает. У-би-ва-ет. И теплая кровь доставляет убийце звериную радость. Именно, звериную. Это потом душегуб, может быть, испытает муки совести. Это потом будет бояться наказания. А в момент убийства он жжот. Он ого-го! Он в эйфории. Он испытывает настоящий животный катарсис. «Браво!» – кричит его мозг. Крик – это песня смерти. Споем?

Игорь истошно заревел, зарычал, завопил. Так умирают животные. Мне всегда казалось странным, как в кино показывают смерть. В человека стреляют один раз, и он вдруг – брык на спину! – окочурился! Куда нужно попасть, чтобы человек упал замертво, не дрыгнулся, ни разу не шевельнулся? Куда? Только в голову, в соображалку. И то, возможно, после такого ранения человек еще минут пять будет бегать с простреленной башкой, брызжа мозгами вперемежку с кровью. Чтобы убить человека, нужно приложить максимум усилий. Человек, сука, – животное живучее. Он с ножом, всаженным по рукоятку в область сердца, может пробежать не меньше километра. Так же, как раненый кабан.
Еще раз коли. В сердце. Конечно, в сердце. Вот она кровушка твоего врага! Струится юшка! Я размахнулся…
– Все, – тяжело дыша, отчеканил я и два раза ударил ножом в сердце. Первый раз лезвие наткнулось на ребро, скользнуло и легко вошло в плоть. Вот так. Еще раз. Второй раз – еще легче. Уже гораздо легче. Ага. Все. Снова кровь – опять эйфория. Катарсис продолжается. Очищение через чужое страдание и боль.
– Боже?!.. – крикнул Игорь и стал захлебываться кровью.
Не мерзко. Совсем не мерзко. Смотреть можно… после всех злоключений… Квипрокво. Ну же… Забурлил ярко красной пеной – кровью, слюной, блевотой. Какой-то адской помесью.
Я отпрянул. Нож остался там, в груди Игоря Карабейникова. Нож шевелился в такт сердца, чуть–чуть поднимался и опускался, поднимался и опускался. Пульсировал, танцевал в неровном сердечном ритме. Тук-тук. Тук-тук. Под музыку. Потом чуть медленнее: ту-ук, ту-ук. Это был офигенный космогонический танец смерти.
– Всё, – переведя дыхание спокойно сказал я.
Карабейников схватился за рукоять ножа, торчащего у него из груди, и прохрипел:
– Че–ерт!..
– Вот именно, – согласился я, – Черт.
Я развернулся и отправился восвояси. Завернул за угол. Прошел длинную, воняющую мочой арку, оказался на ярком солнце. Аромат черемухи ударил мне в ноздри. О, Господи! Говорят, не поминай Господа всуе. А у меня никакое не «всуе»! С чего ради, у меня «всуе»? У меня праздник. У меня жертва. Дело чести. У меня закончился контракт с дьяволом. И я пою песнь моему Господу! И Москва мне подпевает шумом моторов. Корбан! Полный корбан!
Песня быстро кончилась.
– Всё, не всуе, не напрасно, – подумал я. И животное во мне уснуло.
По улице Академика Королева в двух направлениях двигались плотные потоки авто. Я шел в сторону ВДНХ. Хороший район. Мне нравится. Когда у меня будет много денег, я куплю здесь квартиру. Повыше этажом. Чтобы экология была на высоте. Ну… хотя… тут останкинская башня, конечно. И от нее, видимо, всяческие вредные излучения, воздействующие, в частности, на общее состояние здоровья и в перспективе на будущее потомство. Но все равно тут хорошо. И квартиры стоят сумасшедших денег. Вообще в Москве жилищный вопрос со времен Булгакова так и не решен. Жилплощади мало, она ужасно дорогая и часто маленькая. Да и климат в Москве стал мерзкий. Пасмурно круглый год – как в Питере. Солнца месяцами не видать. Уедем с Алисой отсюда куда–нибудь в Болгарию или в Черногорию. В Черногории, кстати, живут полноценные православные христиане. А это – плюс. Безусловный плюс. Вот так. Уедем. Пусть Лужков с Батуриной здесь остаются. Может быть, наступит время, и родным домом на долгие годы для них станет «Бутырка». Видит Бог, она их, точно, ждет. Но кто о них вспомнит? Мало кто.
Это, кстати, мое первое убийство. Двойное. Меня зовут Коля Степанков. Вообще–то я писатель, сценарист, пустобрех и провокатор. Ничего серьезного из моего творчества еще не поставлено. Слава Богу. Но это временно. Будет и на моей улице праздник. Потом. После.
Руки липкие от крови. Неприятно. Черт побери! И как хорошо пахнет черемухой, господа и дамы! Черемухой и кровью.
Убийство – это определенный способ самовыражения. Убийство – это искусство. Убийство – это как… А Господи… Чего уже говорить! Убийство – это страшно…
Ну хватит об этом. Не нужно. Забыли.
Итак, продолжим. Глава вторая «Нет ничего слаще хуя». Вы удивлены? Я тоже был удивлен.

Продолжение романа Сергея Решетникова «Голубая моя Москва. Записки отчаянного натурала» глава ВТОРАЯ