Когда заканчиваются деньги, Сергей Решетников

КУЛЁМА

Город Железнодорожный, Московская область

Ты снимаешь квартиру. И вдруг – в бестолковке – внутри тебя барабанная дробь, дробь отчетливая, из палочек-кидалочек. В тебе мало-помалу зреет ощущение, что тебя надули, уговорили, объегорили, выставили дураком, взяли большие деньги и поставили в жесткие рамки. Но ты, блин, это понимаешь слишком поздно… потом, после подписания договора аренды, тогда, когда ты уже въехал и провел в этой новой квартире первую ночь. Тогда палочки-кидалочки начинают в тебе стучать, по нервам. Выясняется, что воды на кухне нет никакой. Что в ванной есть только холодная. Что евроремонт, сделанный в квартире, только видимость. Такой ремонт называется «под евро». Что антенна не работает. Что обои на кухне бумажные. Что шпаклевка в коридоре сыпется. Что соседи наверху регулярно сверлят и долбят, соседи сбоку долят и сверлят, соседи снизу сверлят и долбят, ВСЕ сверлят, ВСЕ долбят… по моим вискам. Ты это понимаешь только потом, после. Но уже поздно. Ты уже отдал деньги, ты заплатил риэлтору, хозяевам за два месяца вперед. Завтра тебе приходит контейнер из Сибири. И всё. Ты заперт в Железнодорожном за немаленькие деньги. Ты доверчивый дурак, купившийся на первое попавшееся предложение. Кулёма ты, Степанков. Самый настоящий кулёма. Палочки-кидалочки бьют по нервам. Нет, Степанков, ты, конечно, большой экспериментатор, но ты экспериментируешь на себе. На живом себе.

Но уже поздно. Всё – поезд ушел. Квартира снята!

Я ДОСТАЮ ИЗ ШИРОКИХ ШТАНИН
ШИШКУ РАЗМЕРОМ С КОНСЕРВНУЮ БАНКУ,
СМОТРИТЕ, ЗАВИДУЙТЕ, Я ГРАЖДАНИН,
А НЕ КАКАЯ-НИБУДЬ ТАМ ГРАЖДАНКА

…ни фига необычного. Ничего примечательного не случилось, за исключением, может быть, того, что мне позвонила Оля – координатор драматургического конкурса «Действующие лица» и спросила: «Не изменились ли у меня паспортные данные? Прописка? И тд?». Я сказал: «Да изменились. Я приеду к вам завтра или потом». Она сказала: «Приезжайте». И добавила: «А вас в ЖЖ теперь совсем не будет?». Я сказал: «Почему? Будет – обязательно. Потом». Мне было приятно с ней беседовать, ей, видимо, было приятно со мной беседовать. «Мне Михаил Юрьевич сказал, что вы в Москву насовсем?». Я ответил: «Да». А сам подумал, что умирать я буду где-нибудь в Париже или в Болгарии, или на Кипре. Но лучше в Париже. Умирать лучше в Париже. Или где-нибудь на помойке… Не дай Бог! Сколько угодно можно рассуждать о Париже, но в данной ситуации важно одно – у меня сейчас нет прописки. Вернее как сказать – у меня два паспорта (вернее три – один заграничный, второй когда-то давно утерянный с томской пропиской, третий новый – без прописки). Я ведь по выезду из Томска сжег все мосты, продал квартиру, выписался, нигде не прописался. Ехал в Москву… На что надеялся? Ну, предположим, деньги у меня есть, маленькие по московским меркам, конечно. Я могу хоть 5 квадратных метров :) да купить, или комнату в Подмосковье. Но друзья не советуют. Что такое, говорят, московская прописка? Что она дает? Не знаю. Я привык – всё по-советски – «дубликатом бесценного груза». И вот – нет без прописки – не получить премию! Ведь Оля мне намекала тем самым, видимо, что мне там всё-таки дадут какие-то деньги. А я бомж – по одному паспорту. Можно по другому получить, но получится ли? А вдруг в банках существует система, если они могут запросить через свою службу безопасности, мол, есть ли такой паспорт. Вот и не знаю, что делать. Ох уж эта советская система! Такая не убиваемая! Такая крепкая! Кто ты без бумажки? Без бумажки ты никто. Вошь бесправная. Без бумажки – ты какашка.

Да и еще. Электроплиту дома мне так и не наладили. Теперь уже пробки не выбивает, но конфорки греются 45 минут и до состояния слабого... Нельзя при такой температуре кипятить воду. Поэтому я сегодня опять созванивался с хозяевами. Хозяйка Марина возмутилась: «Как? Только что было – не притронуться! Мастер приходил. Я деньги ему дала». «Значит такой мастер» - говорю я. «Он электрик» «А нужен матер, а не электрик». Мало того, у меня еще и вода холодная перестала бежать на кухне. Горячей и так не было. И холодной не стало. Водоснабжение осталось только в ванной. Да и то холодное. Сегодня я вскипятил три чайника воды и помыл голову. На всякий случай. Вдруг завтра воды не будет даже в ванной. Помылся. Красота! «Хорошо!» - как после ежедневной ванной говорил мой друг Серега Цызов, у которого я жил прошлую неделю, который по сути меня спровадил. Да и правильно сделал. Я ему, конечно же, надоел, осточертел. Я бы себя спровадил на следующие сутки.

Всё у меня хорошо, не смотря на неисправную электроплиту и на отсутствие горячей воды. Всё у меня хорошо. Сегодня вот купил за две с половиной тысячи легкую куртку – на смену своей провинциальной кожанке, которая, кстати, в Томске мне обошлась в пятнадцать тысяч рублей. Но что в Томске хорошо, то в Москве повод… Также на Тверской купил прикольные полуботинки ECCO. И счастлив – прикиньте? Gore-Tex – это такая фишка, что нога в ботинке дышит, а кожа воду не пропускает. Так мне объяснили. За эту красоту и удовольствие для ног я отдал 5 250 рублей. И счастлив! Счастлив. Это, безусловно, мещанство, в чем меня всегда упрекает Серега Цызов, и жлобство, о чем я догадываюсь сам. Ну и пусть! Мне же приятно. Мне приятно совершать покупки. Жаль, завтра новые бутсы не получится надеть – завтра меня в Думе будет принимать мой шеф, мой депутат. Я надену финское пальто, «онегинский» серый в полоску костюм, германскую рубашку, не менее хорошие галстук и черные туфли. Жаль не купил только дорогого портфеля. Но 18 тысяч на фирменный саквояж я сегодня зажал. Шибко дорого – восемнадцать косых. А покупать турецкий или китайский за пятерку – это ниже моего достоинства. Ну, как вам моё жлобство, снобство, уебанство? Меня лично не ломает. Я свою порцию говна в юношестве, до 27 годов съел, ходил всю зиму в дырявых китайских ботинках, ел вчерашний варенный картофель на завтрак, картофельный суп на обед, и в лучшем случае, жаренный на сале картофель на ужин. Картошка – второй хлеб.

Скучно вот сейчас и одиноко в пустой квартире. Лежу на надувном матраце, сочиняю всякую херь, о девушках даже не думаю. Какая дура поедет ко мне в Подмосковье, в Железнодорожный. Михаил Юрьевич недавно, кстати, рассказал, что именно на этой станции Анна Каренина совершила свое оригинальное для XIX века самоубийство. Бедная баба! Надо когда-нибудь перечитать «Анну Каренину». Ничего уже не помню. Помню только начало «Всё смешалось в доме Облонских». А может быть это начало другого романа Толстого? Не важно. Важно как гениально Толстой начинает свой длинный роман. Можно читать одну строчку и ничего больше не читать, так уж это у него хорошо выходит. Ах, Лев Николаевич, Лев Николаевич, бородатый мой пиарщик! «Я вас любил, любовь еще быть может – точка»

ДРУЗЬЯ

Позавчера прибыл контейнер. Ко мне на помощь приехали друзья. Слава Богу, что они есть, Димка Ицын и Серега Цызов. Это мои кемеровские друзья, проживающие сейчас в Москве. Наша дружба не замешана на бизнесе, на PR, на работе, поэтому она крепче. Контейнер доставили до подъезда. Взяли за это немалые деньги – 4500 рублей. Шофер грузовика, на котором стоял контейнер, попросил меня проверить пломбу. Я для приличия проверил. Открываем контейнер. За время транспортировки там все утряслось, как полагается. Я взял первый ящик с вещами, там зазвенела битая посуда. Ясно. Стали спускать вещи на землю. В итоге выяснилось, что сверху в контейнере была дыра, и наш с Женей диван, на котором мы творили секс в Томске, весь промок, запрел и практически уже начал гнить. Настроение моё испортилось. Говорил я Жене, бросить все вещи к чертовой матери в Томске, ехать пустыми! Ну да ладно, дело сделано, бабки заплачены. Переезд по потерям всегда приравнивается к пожару.

Я заносил вещи в квартиру и думал, сам Иосиф Леонидович просит меня прочитать для своих студентов пьесу «Бедные люди, блин». Иосифу Леонидовичу очень нравится эта пьеса. Он хочет, чтобы ее поставили в театре. Это большая честь для меня. Наверное. Не исключен также вариант, что режиссером этого спектакля буду я. Мне нужно начитывать пьесу, а я гружу вещи. Проза жизни.

После того, как вещи беспорядочно были расставлены в квартире, мы с друзьями открыли бутылку водки. Димка и Серега пили, а я только поддерживал разговор. Надо сказать, что между собой Димка и Серега мало знакомы. Через меня знакомы. Поэтому им было интересно узнать друг о друге побольше. Я дал им такую возможность. Димка журналист, политический обозреватель, Серега лидер молодежного движения одной из националистических партий. Я просто отдыхал, слушая их разговоры и споры. Учитывая сложившуюся политическую обстановку в стране и российско-грузинские отношения им было о чём поговорить. Застолье закончилось к 23 часам. Они бы с удовольствием продолжали дальше, но последняя электричка в Москву уходила, по-моему, до 12 ночи. Они отлично посидели, вытряхнули души. Я их проводил до станции, поблагодарил еще раз за помощь и мы попрощались.

Они уехали. А я смотрел на рельсы. Где-то здесь на пополам разрезало Анну Каренину. Где-то здесь. Я представил себе окровавленное тело трагической женщины: кишки, ребра, мясо. Как легко красивая женщина превращается в ужас.

Вернулся домой. Завтра мне предстоит читка пьесы.

ЧИТКА

Читка была с перерывом. Некоторые демонстративно удалились. Среди студентов была Юля, знакомая по ЖЖ, с которой мы уже встречались в Москве, которая работала на съемочной площадке с различными режиссерами. Потом на обсуждении я выслушивал мнения слушателей. Что я сам понял после читки, что пьеса слишком велика. Иосиф Леонидович появился в театре только к 22 часам. Мы уже собирались по домам, выходим из театрального кафе, на диване полубоком, сгибая в локте левую руку, прижимая её к сердцу, сидит Иосиф Леонидович. Я, не понимая, что у человека приступ, улыбаюсь, двигаюсь здороваться за руку.
- Щас я… - говорит он, тяжело дыша.
А лицо у него бледное-бледное.
- Это же сердце, - сказал кто-то из студентов.
Все в театре перепугались, забегали, засуетились. Тут же вызвали скорую. Иосиф Леонидович тяжело встал при помощи кого-то из студентов, пошел к себе в кабинет.
Кто-то стал плакать. Ужас, конечно. Но плакать-то зачем… Я ходил по коридорам театра. Время было к полуночи.
Спросил Аллу, завлита театра, молодую симпатичную девушку: «Нужна ли моя помощь?»
Она сказала: «Езжайте, вам же в Железнодорожный… Можете опоздать на последнюю электричку»
Грёбаный Железнодорожный со своей Анной Карениной! Чёрт меня туда занёс!
Я извинился, побежал в метро. И всё думал, что же происходит там в театре. Отправил SMS: «Алла, как там Иосиф Леонидович? Волнуюсь». Она ответила: «Врачи уговаривают в больницу. Не соглашается. Сообщу» «Блин» - написал я. «Бедные люди» - написала Алла.
Электричка мерно везла меня к станции, где, по словам Михаила Юрьевича, бросилась под поезд Анна Каренина. Я опять представлял её кишки и ребра. Немногочисленные пассажиры возвращались из воскресной Москвы. Красивый женский голос из репродуктора оглашал: «Следующая станция Реутово…».
Мне захотелось услышать голос Анны Карениной. Каким он был? А каким был её последний крик под колёсами поезда?
И я думал, что я извращенец. Вероятно – так оно и есть.
Снова пишу SMS:
«Как там, Алла?»
«Не едет в больницу. Лежит»
«Блин» - снова написал я.
«Всё будет хорошо» - написала Алла.
«Безусловно» - написал я.

Утром Иосиф Леонидович уже улетел в Париж. Слава Богу, всё обошлось. Здоров.

ОСЕНЬ В МОСКВЕ

Я теперь понимаю Пушкина, почему он любил осень. Осень в Сибири, и осень в Москве – это совершенно разные вещи. Осень в Сибири очень коротка. Сейчас моя дочь Маша в Анжеро-Судженске у родителей лепит снеговиков, играет с двоюродной сестрой в снежки. Там первый снег был более месяца назад. А тут – чудо! Чуточку дождь – легкий, как… Что? Ну не легкий, нормальный. Я сейчас хожу в легкой осенней куртке. Шарфик повязан, но легко. На голове бейсболка. На лице улыбка. В глазах надежда. В портмоне какие-никакие, но деньги. В голове какие-никакие, но мысли. Желудок трудится, переваривая обед. Член больше не скучает по ласке. Жена приехала. Ура!

Мы ездим по Москве и снова выбираем себе квартиру, потому что мое Подмосковье далековато. Жене не понравилось. Выбираем не тяп-ляп, а чтобы жить было в удовольствие. Сегодня отказались от однокомнатной за 15 000 деревянных, потому что маленькая, хорошая, но маленькая. Комната всего метров 16, кухня 9. Хотя 2 минуты пешком от метро Молодежная – ветка прикольная. Я хочу, чтобы кухня была большая, в комнате… не было мебели, был ремонт, телефон, Интернет… Блин, я выбираю квартиру вместо того, чтобы готовиться к первой репетиции во вторник. Это, блин…! Слов не хватает. В Лондоне можно снять квартиру 150-метровую за 600-700 баксов. Мои друзья в Израиле снимают большой дом за 400 баксов. Тут мне за 600 предлагают всякую хрень! За 700 не могут найти! За 800… В Химках… Блин! Найдите. Я возьму. Дайте, чтобы меня и мою женщину устраивало. Я выбираю квартиру вместо того, чтобы писать режиссерский план, вместо того, чтобы думать… Иосиф Леонидович доверил мне постановку пьесы «Бедные люди, блин», моей пьесы. У меня есть идея, как ее ставить. С художником обговорили – он принял мое предложение сделать сие действие в рамках… Блин, не буду писать! На этой неделе я читал ее для актеров… Читал, а теперь… Я выбираю квартиру…

Но я все равно люблю Москву! Я люблю ее. И эта любовь будет взаимной, бля-буду! Потому что я сильный, потому что я волевой, потому что упорный, потому что… Потому. Я люблю Москву. Я не понимаю некоторых моих друзей-приятелей, которые говорят, что не любят столицу. Так какого же ты хера здесь делаешь?! Зачем тогда всё? Чтобы работу работать – отвечают. Езжай тогда в свой Запердянск – и работай! Зачем – без любви. Это уже проституция какая-то! Москву нужно любить! Да, это дорогая женщина! Да, не всем по зубам! Но не по любви нехорошо, нечестно, нечисто.

Нужно в себе убить одиночество, чувство отчуждения и заброшенности!

У меня всё хорошо. Моя теория оптимизма работает.

Мой друг Ицын пишет:

«Он любит или не любит города... Он ищет квартиру, хотя страстно желает
найти себя... себя в первую очередь! в первую! Но... или он боится себе в
этом признаться или... Какого чёрта?! причём здесь какая-то территория,
какое-то название, какое-то...? Когда летишь на лёгкомоторном самолёте над
строениями, не важно, в какое территориальное сообщество их объединили
социумы, видишь только красоту лесов, полей, озёр... а любой домик, пусть
это самый навороченный, по современным меркам, коттедж, вызывает только
жалость... Ведь человечек готов жизнь сломать, подарить, разбиться в доску,
изменить себе ради этого куска кирпича и бетона.... Нет? Я не прав? Или Вы
никогда не летали как птица? Если не летали, то не дай вам Бог! Любая
плотская «теория оптимизма» может дать трещину... Мы говорим о творчестве,
так причём здесь квадратные метры? Мы говорим о душе, так при чём здесь
любовь к тому, что сделано руками человека?
Мы загоняем себя в деревянные, каменные, кирпичные, бетонные, стеклянные
коробки и радуемся... Трудно, конечно, сидеть в камере, постоянно
осознавая, что ты её ненавидишь. Что ж давайте тешить себя тем, что она нам
нравится! Что ржавое железо прутьев в новой клетке прикрывает гламурное
боа, а стражники улыбаются тебе, когда выводят на прогулку. Гуляя, ты
понимаешь, что твой прохудившийся левый ботинок не промокает, потому что
истоптанная веками площадка теперь покрыта красной ковровой дорожкой! Можно
ли презирать тех, кто ходит по этой дорожке и вспоминает, помнит, что под
ней ничего не изменилось? Обманывать себя - личная позиция, но ведь
гордиться ей или нет - персональное дело... Хорошо, если этот обман голова,
сознание воспринимает как правду... или ещё лучше – когда он ничего кроме
неё не видит. Это не поиски правды, это даже не самокопание – это утопия,
которая для кого-то тоже воспринимается как правда. Поток мыслей и ничего
более. Может быть, поток не в том направлении, но его никто сознательно не
регулирует, не направляет... возможно к сожалению, возможно к счастью. Но
течёт он вне зависимости от того, где ты находишься. Истинная правда,
чувство, и всё остальное вне географических категорий. Многие кричат, что
любят родину... это не правда! Они любят себя, свои чувства и воспоминание
обо всём, что окружало их, как правило, в юности, или просто то место, где
им было хорошо, комфортно, где было согласие с самим собой. А может, это и
не так.
Я не могу сказать, что я люблю Кемерово или Москву и это не страшно.
Страшно то, что я не могу сказать с точной уверенностью, отчего мне будет
хорошо, где я найду СЕБЯ! Может, Вы найдёте себя в Москве, но пока вам
кажется, что вам станет ХОРОШО именно в этом городе! А если не станет?
Стоит ли заранее, авансом, любить то, что должно вам принести
умиротворение? Наверное - Да! Сибирская душа больше городка, пусть он самый
большой или красивый - ей не жалко любви взаймы! У неё её много! Забирай,
но помни, от тебя ждут взаимности, хотя бы чуть-чуть)))) Помни, город!
Помни!

ИС для СР.»

Я – Ицыну: «>Ни хера ты! Тебя прет!:) Ты не любишь Москву>Ты не любишь Москву,
разве????????????????????????????????????????????????????????????? Мой друг – Великий скептик?»

Он – мне: «Я не сказал, что я не люблю Москву. Я не подтвердил, что она любит меня или хотя бы даёт намёк на это... Вот и всё. А ты любишь её как валютную
проститутку, которая должна дать гению, а оценив твои силы, предложить тебе
роль сутенёра)))
Я не скептик. Я просто люблю другую женщину больше))) свою жену)))»

Мой друг Дима Ицын – хороший, умный человек.

Я – ему: «Ты умница, Ицын!:) Бля! У тебЯ умная голова. Через год-два ты будешь
работать у меня:) Даст Бог! Бог даст!
Я люблю ее, как валютную проститутку, но ЭТО ЛЮБОВЬ!»

Черт побери! Сойти с ума! Остановите этот поезд, я сойду!

РИЭЛТОРЫ

- Вы квартиру еще не сняли?
- Предлагайте.
- Есть у меня вариант: отличная квартира на Автозаводской…
- Не-е-е. На Юго-востоке не надо. Мне нужна квартира, где более-менее удобоваримая экологическая обстановка… Центральный округ мне не нужен так же.
- Есть еще у меня квартирка на Соколе…
- Состояние?
- Нормальное.
- Мне не надо «нормальное». Мне надо «отличное».
- Ну там нормальное… Хорошее состояние. Потолок побелен.
- Вы меня слышите? А район какой?
- Люблино.
- Вы издеваетесь надо мной?
- Есть у меня еще квартирка в Южном Бутово. Хорошая. Меблированная.
- Мне не надо мебель. Вы же видели заявку… И я не хочу квартиру за МКАДом.

- Алло! Здравствуйте! Вы еще ищете квартиру?
- Да, предлагайте.
- Какой округ вам нужен?
- Только не центральный и не юго-восточный…
- Но на юго-востоке цены ниже.
- Ну и что?
- Есть у меня одна квартира на Соколе…
- Состояние?
- Нормальное. Потолок побелен.
- Пасибо! Мне ее уже предлагали.
- Еще есть квартира в Южном Бутово…
- Далеко.
- Есть еще отличная квартира, мебель, телевизор, всё есть…
- Девушка, вы видите заявку. Мне не надо мебель. Понимаете меня?
- А хозяева её увезут.
- Это вы так решили? За хозяев?

- У меня есть отличная квартира! Евроремонт! Всё!
- Где?
- Пять минут пешком от метро Автозаводская.
- Не нужен мне тот район.
- А что вам нужно? Там экологически благоприятная зона. Национальный парк Лосиный остров рядом.
- Где он там рядом?
- А Марьино не пойдет?
- Нет!!! Нет!!! Нет!!!

Продолжение следует…

Хочу умереть в Париже.

РАДИОЭФИР

Мы все-таки решили съезжать с этой квартиры. Слишком далеко. Горячей воды до сих пор нет. И всего на 100-200 долларов дешевле, чем в самой Москве. Нашли за 800 баксов недалеко от метро Отрадного. Нужен мне этот Железнодорожный с его Анной Карениной.

Сегодня с нуля часов ночи был на дурацком радийном эфире. Тема: «Проституция». Я сразу же предупредил, что не в теме. Но Гриша Славский рекомендовал меня ведущей Марине, как автора пьесы «Мои проститутки». Марина прочла пьесу, и прямо перед самим эфиром сказала мне, что это не пьеса. Меня это вырубило. Еще перед эфирам я представился Марине, как драматург и режиссер. Она спросила: «А где вы ставите?» Я сказал, что сегодня утром первая репетиция в Школе современной пьесы. Она удивилась. Я стал ей рассказывать, какой это хороший театр, что Иосиф Леонидович доверил мне постановку пьесы «Бедные люди, блин». Смотрю, она не получает особого удовольствия от этой информации. «Я – говорит – два года не хожу в этот театр. Два года не разговариваю с Иосифом» Я говорю: «Понял» И думаю: «Вот это попал!». Гриша Славский в конфликте с Иосифом Леонидовичем, Марина, забыл как фамилия, тоже. Говорить о проституции в эфире мне совсем не хочется. Рядом со мной сидит психолог, которая утверждает, что все проститутки бедные, несчастные, обираемые сутенерами. Я не согласился, сказал, что многие девушки идут на это исключительно добровольно. В общем мне было скучно говорить о проституции два часа. Ведущая Марина призывала меня к каким-то откровениям, мол, я должен как-то обострить радиоэфир, сказать о проститутках что-то такое, что никто еще не говорил. Но мне нечего было сказать. Не моя тема уже. Я не пользуюсь проститутками. У меня уже давно нет таких денег… Какого хера тогда пришел?! Блин, я из-за этой дурацкой пьесы чуть с женой не разошелся. Я имею ввиду «Мои проститутки». Во время рекламы Марина высказывала недовольство мной. Я криво улыбался. «О чем мне говорить? Я согласен с психологом: «С проституцией можно бороться, проституция – это закономерность. Зачем конфликтовать с психологом?»

Собрался домой. Марина проводила меня суровым взглядом. Эфир про проституток получился скучным. Я, типа, не раскрылся. А что она хотела? Чтобы я рассказал, как я трахал продажных шлюх во все дыры, чтобы я в красках расписал, каково сношаться с тремя проститутками сразу, когда одну ты трахаешь, вторая в это время лижет тебе яйца, третья трахает тебя указательным пальцем в жопу? Этого она хотела в прямом эфире? Дура, блядь.

Уехал с эфира неудовлетворенный. Кулёма. Вел себя как дурак. Но я и есть дурак, я ведь не изучал проблем проституции. Когда я соприкасался с проститутками, я общался с людьми, я находил в них человеческое, иногда много, иной раз маленькую толику, только всё это за деньги. Повторюсь, Марина осталась недовольна. Наверняка, высказала Славскому, который меня порекомендовал. Гриша, конечно, хотел, как лучше. Он сказал: «Сергей, это же PR» Ну да PR. Только херовый. Лег спать в четыре утра. Проснулся в половине девятого. Пора ехать на репетицию.

Встретились с Иосифом Леонидовичем. Рассказал ему замысел спектакля, сверхзадачу, форму. Он сказал: «Пробуй». Я сказал, понимаю, что мне нельзя сделать спектакль удовлетворительно или хорошо. Мне нужно только ОТЛИЧНО. Он спросил: «Почему?» Я сказал: «На меня ВЫ сделал ставку». Попытался польстить. Хер его знает – как вышло.

К обеду выяснил по телефону, что прописка моя еще не готова. Алёна, мой друг по ЖЖ, стала извиняться, что получится только к четвергу. Я сказал: «Ни к чему извинения. Я и так свои проблемы переложил на ваши плечи». Хороший человек – Алёна. Потом она станет моей женой. Потом. Но об этом будет другой текст, наверное, роман.

МНОГО ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ НА ЗЕМЛЕ

Уже 1 ноября 2006 года

С утра с Женей писали диалоги для сериала. Мне забавно, легко, хотя и необычно. Хотя два раза чуть не поругались.

После обеда легли поспать. Вечером нужно было ехать на награждение «Действующих лиц». Вдруг в три часа дня сверху снова начали сверлить, громко, часто. Весь наш дневной сон был нарушен. Женя сказала, что ненавидит эту квартиру. Я сказал, ждать осталось недолго. К концу недели переедем в Москву. Пусть подороже, зато ближе.

Настоящий правильно заваренный зеленый чай - это лекарство. Это отсутствие головных болей, чистка, уничтожение посторонних болезнетворных бактерий. Чай – мощнейший антиоксидант. У меня пять лет сохраняется предкариесное состояние на зубе мудрости. Мой стоматолог в Томске обещал пять лет назад: «Через год придешь, кариес будет готов, и мы тебе поставим пломбу… уничтожим кариес» Я каждый год хожу к стоматологу, у меня нет проблем. Стоматолог смотрит на меня, на мой зуб мудрости с предкариесом, говорит: «Ну бывает такое…» И дело тут не в крутых зубных пастах. Дело в зеленом чае. 3-4, а еще лучше 7-8 чашек правильно заваренного, настоящего зеленого чая в день – и ЖИВИТЕ ДОЛГО, БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ! На хрен – КОФЕ!

Спасибо Алёне! Она знает, что я люблю и подарила мне прекрасный чай из самого сердца Китая. Я каждый день его пью и думаю о ней.

И еще, чай приносит в душу ЛЮБОВЬ.

НАГРАДА

Интрига держалась. Я сидел за столом, рядом с Иосифом Леонидовичем. Очередь дошла до читки отрывка из моей пьесы. Студенты прочли неудачно выбранный кусок. После этого Иосиф Леонидович выступил с речью, представил меня, как драматурга, рассказал о пьесе, об оптимизме, который движется на смену декадансу уральской драматургической школы.

Далее наградили третьей премией грузинского драматурга, который по политическим причинам, в виду сложных российско-грузинских отношений, не смог приехать. Вторая премия досталась известной писательнице Лицкой. На сцене читалось ее неудовлетворение, ее неудовольствие. Я понимал, либо мне ничего не досталось, либо – это ПОБЕДА! И вот – Чулпан Ахматова, актриса, и Леонид Эрдман, член правления РАО ЕЭС, спонсора конкурса зачитали имя победителя. ИМ СТАЛ НИКОЛАЙ СТЕПАНКОВ. С ПЬЕСОЙ «БЕДНЫЕ ЛЮДИ, БЛИН»! Моя пьеса заняла первое место! Я бросил взгляд на сидевшего рядом Иосифа Леонидовича. Он улыбнулся и указал рукой на сцену, как волшебник, мол, пожалуйста, иди, получай, что заслужил. Я поднимался на сцену и на ходу придумал, что же мне говорить. Получил из рук Ахматовой диплом, из рук Эрдмана фигурку с театральными масками: грустной и веселой, и с надписью снизу «Действующие лица – 2006». Фигурка оказалась тяжелой. Я подошел к микрофону, оглядел зал. Повисла театральная пауза. От меня ждали ответного слова. До этого все, кто получал призы выходили и долго о чём-то говорили, говорили о значимости искусства, говорили о том, как они писали свои тексты пьес, говорили длинные слова благодарности, говорили всякую чушь, важную лишь для них и не нужную ни кому. Я же обвел глазами зал и сказал: «Спасибо, блин!». Эрдман за моей спиной оценил шутку и засмеялся. Я развел руками, мол, всё и спустился в зал. Пусть уже будет так. Зачем зрителю мои слова, как я писал пьесу, что я переживал, как проводил этот материал через себя, кого я люблю, кому благодарен? Зачем? Я спустился в зал и пожалел: нужно было сказать спасибо Анатолию Борисовичу, Иосифу Леонидовичу, Михаилу Юрьевичу… Наверное, нужно было. Чё ж я так облажался?! Кулёма.

Иосиф Леонидович первым пожал мне руку и отметил: «Семь тысяч долларов – это хорошее начало для Москвы». Я снова не нашел сказать ничего умнее, чем «спасибо». Церемония закончилась. Подхожу к Жене. Она сидит в первом ряду. Целую ее. Она поздравляет меня. Далее всё, как в тумане. Меня кто-то поздравляет. А в голове у меня вертится сумма: семь тысяч долларов. Я пытаюсь умножить ее в уме на двадцать семь рублей. Не могу. Думаю лишь, что этого более чем достаточно для начала. Когда мы с Женей уже ушли из театра, я вдруг вспомнил, что не подошел к Михаилу Юрьевичу, не поблагодарил его. Ведь он тоже вместе с Иосифом Леонидовичем бился за меня на жюри.

Черт побери! Время половина первого ночи. Задержали вручение потому, что председатель жюри Чулпан Ахматова опаздывала со спектакля, поэтому изначально было запланировано начало на двадцать два часа. Закончили в половине первого ночи. А нам с Женей ехать в Железнодорожный, где Анна Каренина.. и её кишки, и рёбра… Мы успели с Женей на последнюю электричку. Ехали усталые, но счастливые.

Через проход сидели пьяные подростки, матерились хрипатыми голосами, плевали на пол, неуклюже пели: «Реутов – ФК, чемпион! Сколь не бей, не пасуй, всё равно получишь…» Потом один из них расковырял до крови свою голову, от чего ему стало невыносимо радостно, кровью нарисовал свастику на стене под окошком, измазал лицо своей подружки-хохотушки, которая была такая же, как он. В общем, ребятам было кайфово.

Всё это время они громко гоготали, дули пузыри жвачки, матерились. Но я был равнодушен и счастлив. В другое время я бы остановил их, заставил бы заткнуться, стереть с пола белые лужи харчков. Но теперь после триумфа мне не было до них дела. И никому не было до этих молодых свиней и подонков дела. Почему? Неужели все самодостаточны и счастливы? Недоделанные подростки вышли в Реутове. От них остались лужи харчков, которые были достаточных размеров для того, чтобы оператор ТВ мог настраивать по ним «баланс белого», кровяная свастика и моя обида, проснувшаяся неожиданно. Почему я не остановил их, не упрекнул, когда они борзели, орали, рисовали свастику, плевали на пол? Почему промолчал? Потому что был счастлив? Блин. Счастливым в наше время быть нельзя. Счастливым быть грех.

ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ

Первая репетиция в театре была безобразной. Прежде всего я не был готов к ней. Квартирный вопрос продолжал меня мучить. Мы еще жили в Железнодорожном. И у меня первая репетиция. Ужас! Я выглядел, как пионер. Уже некоторые актеры практически прямо мне сказали, что пьеса – говно! Олег Гандолин – главный герой спектакля отметил, что в пьесе нет событий, что она длинная. Потом уже наедине он добавил, что ему нужна авторитарная режиссура. Я промолчал. Мы прекратили репетировать, я зашел к заведующей труппы, Елизавете Сергеевне и сказал, что Гандолина не будет в моем спектакле, во-первых, он опоздал на 40 минут, во-вторых, ему не нравится пьеса, в-третьих, мне главный герой нужен с харизмой героя, а не с харизмой гоголевской шинели. Елизавета Сергеевна сказала, ну что ж, надо искать героя. Гандолин просил авторитарной режиссуры – пусть получает. Погорячился я.

В итоге мы с Женей всё-таки переехали в Москву, новый кирпичный дом рядом с метро Отрадное. Хорошая однокомнатная квартира с трехметровыми потолками, но без телефона и Интернета. За 800 долларов в месяц! Много, конечно. Дороже, чем в Испании, дороже, чем в Израиле.

НОЧНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

Теперь можно приступать к репетициям. Но у меня, как прежде нет главного героя. Узнаю невзначай, что Иосиф Леонидович отчитал Гандолина за то, что тот плохо отнесся к работе. Выбора не было. Я позвонил Гандолину, опередил его, сказал, что у меня есть другое режиссерское решение, другая идея, как делать этот спектакль. Он, естественно, пошел на контакт. Я прекрасно понимаю, какое огромное давление на актера оказывает больное актерское самолюбие. Напомню, на этой земле есть люди, а есть актеры, которых сложно назвать людьми. Мы встретились после его репетиции в 12 часов ночи. Проговорили час. Метро уже перестало работать. Я надеялся, что Гандолин подбросит меня поближе к Отрадному, как обещал по телефону днем. Но у него нашлись какие-то неотложные дела, он, смущаясь, но не извиняясь, высадил меня на Новослободской, сказал, отсюда можно по прямой добраться на такси. Ок! Я, конечно, не пропаду в двум часа ночи. Поймал калымщика, на «Жигулях». Водитель оказался азербайджанцем. Он долго не говорил, сколько с меня возьмет. На полпути я всё-таки выманил у него цену. По-моему много. 300 рублей. По дороге рот у Азербайджанца не закрывался. Он рассказывал о том, как папа учил его не зариться на золото, а приобретать шерстяные ковры и строить свой дом. Ковры у него уже есть, смеялся он, а вот дома или квартиры нет. Потом он показал мне мечеть и «еврейский храм», как он выразился. Я поправил его: «Синагога». Он сказал: «Всё равно». Подвез меня к подъезду, взял 300 рублей, и с улыбкой сказал: «Я думал, ты 350 дашь». Я посмотрел на него и спросил: «За что? За рассказ про ковры?» Он молчит. Я хлопнул дверью, сказав: «До свидания». Он поехал восвояси.

Зачем мне это всё? А кто сможет? Иосиф Леонидович задал вопрос студентам – кто поставит? Все молчат. Я говорю – давайте я. Теперь я на протяжении времени буду изживать из себя ПР-щика. Буду загонять себя в жесткие художественные рамки. И перестать думать о зрителе, о потребителе. Актер – это главное на сцене – старик был прав.

БЛИН, УЖЕ 23 НОЯБРЯ

Стиль и обойма. Стиль и обойма. Два взаимодействующих понятия. Одно без другого сложно представить.

На самом деле, когда есть команда, можно ставить всё, что угодно. Даже Библию. Вот где многогранность!

С Филиппом Оленевым говорили о плохих людях. :) Мы с ним себя к таковым не причисляли. Я называл их «говеными». В итоге получасового разговора мы пришли к выводу, что говеным людям очень тяжело живется, очень сложно. И чем говенее человек, тем сложнее ему дается путь.

После разговора я шел до метро и думал: «Блин, а мне ведь тоже нелегко дается путь». Может быть я тоже человек говеный? Да уж.

Моя постановка помаленьку продвигается вперед. Я поменял главного героя. После третьей репетиции я распрощался с Гандолиным. Он выпил из меня еще два стакана крови, и я решил – всё, хватит, достаточно. Зачем куда-то двигаться? Когда никто не хочет шевелить задницей. Я сказал об этом Иосифу Леонидовичу. Он сказал: «Выбирай другого актёра» А из кого выбирать? Небольшой выбор в театре. Остановился на Вадиме Толданове. Предложил ему. Он сказал: «У меня деньги в другом банке». Но в итоге согласился. Три индивидуальных репетиции я провел, как у тигра в клетке. Вадим задавал кучу вопросов, на которые я либо не мог отвечать, либо отвечал неуверенно. Он сказал: «Пьеса не стоит того, чтобы её ставить, потому что ты не знаешь, зачем это делать» Я пытался доказать обратное. Мы спорили. Он два дня побеждал, я проигрывал. На третий день я сказал: «Это у меня деньги в другом банке. Если у нас нет взаимопонимания, то встретимся лет через 10…» Это было последним доводом в нашем споре, который имел, безусловно, свои результаты, но привел бы нас в итоге лишь к тупику. Он понял, что я человек решительный и готов распрощаться и с ним, также как с Гандолиным. Он моментально оценил ситуацию, вероятно, понял, что после такого окончания переговоров ему от Иосифа Леонидовича достанется, и изменился. На следующую репетицию он пришел ко мне уже союзником. Я же на трех листах подготовил некую сверхзадачу, в которой ответил на ряд вопросов: что, где, когда, почему, зачем, как и что.

Репетиции продолжаются. Я переписал пьесу уже четыре раза (потом её поставит Серёжа в Николаевском театре). Все улыбаются надо мной. Но работа идет. Я сдвинул постановку с мертвой точки. Сегодня читали все четыре актера, которые будут задействованы в этом спектакле: Вадим Толданов, Оля Лезецкая, Катя Викторенко и Николай Скворцов.

Настроение на репетицию у актеров было хорошим. Пьесу за столом читали весело, искали нужные акценты. После прочтения я понял, что это комедия…

ПОКОЛЕНИЕ ПЛОВЦОВ

Есть ощущение, что юность у меня украли. Я смотрю на сегодняшнюю молодежь и понимаю, что я старый, что я за бортом, что я пловец, а не гребец. Я пловец! Я из поколения пловцов. И мало кому на кораблях нужны пловцы, больше требуются гребцы. Они меньше задают вопросов, они не проявляют инициативы, у них в моде – не выделяться. Мое поколение – провалившаяся попытка демократии.

Я ищу лица, срываю маски, и нахожу, слава Богу. Живы еще пловцы из моего поколения, в лодках ли, в кораблях ли… Они стали сильными. Гребаное время закалило тех, кого не убило. И я вижу их глаза. Другой вопрос, что нашему поколению не хватает единства. Мы не можем сесть в лодку и грести в такт, мы начинаем выяснять отношения. В нашей крови «глупой воблой» дремлет коллективизм.

Чего я хочу? Хочу, чтобы люди мне верили.

Сфотографировался на Мосфильме с Василием Шукшиным. Моим Учителем.

Мы сегодня были с Женей в Третьяковской галерее. Ходил вдоль великих произведений, в жениной сумочке лежал фотоаппарат, и меня подмывало достать его и сфотографироваться возле «Неизвестной» Крамского, или возле Верещагина. Но от взоров бдительных бабушек вряд ли укроешься. Плюс ко всему под потолком камеры видеонаблюдения.

ХАОС

Хорошо, когда у друзей всё хорошо! Хорошо, когда можешь порадоваться за своих друзей! Классно, что это земля крутится... Очень рад за Володю Дроздова!

Жалко только иной раз. Сегодня выхожу на Отрадном, казалось бы, всё как всегда, даже лучше. Люди спешат домой, три дворовых собачки свернулись калачиками в вестибюле. Вдруг какой-то резкий шум, и одна из собачек поднимает мордочку… А у нее глаз вытек. Кровь запекшаяся. Глаза нет. Как животному с одним глазом? Тем более, бездомному? Смотрит она на меня единственным глазом, а в нем – слеза, в нем – Бог, а в нем – Мир. А вокруг суета, хаос, который мы принимаем за космос. Что она хочет мне сказать? Ведь у какой-то же суки поднялась рука на бездомную собаку, или может быть – случайность? Она смотрела на меня, а я шел дальше. Вышел на улицу, дабы не бередить душу попытался об этом сразу забыть. Можно думать о спектакле, можно думать, что у моих друзей дела идут в гору. Можно.

Хочется быть честным, открытым. Говорить правду. Не держать за пазухой камня. Показывать людям ладони и говорить, как я их люблю.
Но я их не люблю. Стараюсь любить всей душой. Стараюсь. Но не выходит. Я вижу, что добрая половина людей - подонки, воры и бляди. И каждая курица гребет под себя.

Я почему пить бросаю время от времени? Потому что пьяный я люблю весь Мир. Пьяный я обнимаю этот Мир с любовью, трачу деньги, жгу, утопаю в счастии. С утра просыпаюсь, и эта любовь уходит. Но на самом деле это не любовь, а привязанность. Я играю, улыбаюсь, смеюсь, вношу свет, как говорят некоторые мои друзья. И как-то херово от этого. Как-то не по себе. Почему ты должен улыбаться этому человеку? Потому что – нужно нести свет. Зачем ему твоя скорбная рожа? Поэтому – улыбайся. Улыбайтесь, господин барон, улыбайтесь!

ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ

Я уже не ставлю спектакля «Бедные люди, блин». Всё закончилось с моим участием. Теперь постановкой занимается Валера Хлебопёков. Хороший режиссер, хороший человек.

Ни в коем случае нельзя сказать, что Толданов – плохой человек. Он очень хороший человек, и при других обстоятельствах мы бы с ним подружились. Но конфликт произошел, и постановка рассыпалась. И Толданов первый пошел к Иосифу Леонидовичу, сказал, что не может больше работать с таким режиссером. Избавил меня, таким образом, от неприятной обязанности рассказать о случившемся Иосифу Леонидовичу.

У Иосифа Леонидовича есть потрясающее чутье. Готовишься, например, к нему зайти, рассказать свою задумку, предложить идею. Входишь в кабинет. Иосиф Леонидович улыбается. Рукопожатие. Он не дает тебе рта раскрыть, всё, что ты хотел сказать, говорит за тебя. То есть он это знает, чувствует, предвидит. Говорит коротко, ёмко, отчетливо. Ты слушаешь его. Потом выясняется, что всё сказано и добавить нечего, как у североамериканских индейцев. Тебе остается только поднять перед собой правую руку, сказать «Хау!». И ты остаешься доволен собой, потому что информация оказалась в нужном месте, в нужное время. Что это? Благодаря чему такое чутье?

Но еще не всё. Иосиф Леонидович продолжает дальше. У меня есть понимание: я нахожусь на грани, на краю пропасти, которая отделяет меня от успеха, от победы. А он предлагает мне три варианта: есть возможность попытаться прыгнуть через пропасть еще раз, далее говорит о воздушном транспорте, и третье – показывает на мост между пропастью. Я выбираю мост. Необходимо оставить на этом краю пропасти некоторых персонажей, так как у них деньги в другом банке. Но они этого заслужили. Встретимся с ними через десять лет.

Всё еще только начинается.

Как говорит мой папа: «Добро, кабан! Зимой похрюкаем!»

ПЕРЕМЕНЫ

Валера Хлебопёков, кстати, поменял главного героя.

БОГ ПО ИМЕНИ ГЛАЗУНЬЯ

Насколько важно ощущать себя свободным. Свободным от рутины, от суеты, от людей. Я тридцать лет шел к тому, чтобы ощутить себя свободным, хотя бы на такой короткий срок. Путь пройдя до половины… Сейчас Точка!

Вот уже скоро я снова надену кандалы обязательств и буду мечтать о точке забвения.

Когда человек достигает свободы, где нет «Я», тогда начинается спектакль с названием «Нирвана».

Люди занимаются херней, уверенные в своей правоте. Борются за что-то. Чего-то добиваются, торопятся, спешат. А солнце спряталось.

Завтра я буду говорить по другому. Завтра я буду говорить, что Деньги – это наше всё. Что Деньги – это Бог. Что в жизни нужно движение. Сегодня я доволен малым. Сегодня счастлив.

Женя позвала есть глазунью. Глазунью – это взгляд из вечности. Великое ничто! Великий Бог! С именем Глазунья. Лишняя доза холестерина, блин!
«Зачем мне мелочь?!»

После встречи с режиссером канала ТНТ поехали с Женей на юбилейную выставку-ярмарку «Покупайте российское», которая третий день идет на ВДНХ. Вход туда – 200 рублей. Об этом узнал в мировой сети Интернет три дня тому назад. Пробил, как пройти бесплатно. Можно. Посылаю запрос на два входных, представляюсь генеральным директором ОАО «Лазурит-Р». Следом данные Жени – представляю ее заместителем генерального директора по маркетингу. Приходят письма, которые нужно распечатать и при входе зарегистрировать. Всё просто. У них же нет базы данных налоговой или ФСБ, чтобы проверить есть такая фирма или нет. А на входе я чего-нибудь придумаю. У меня, в конце концов, корка помощника депутата. Буду ей махать, если что, говорить, что остальные документы, в том числе на фирму забыли в офисе. Включаю принтер, печатаю билеты. Наступает сегодняшний день. Надевая дорогую рубашку, костюм, который зависелся в шифоньере. Орошаю себя дорогим парфюмом, чтобы всё по-взрослому. Подходим к регистрационному столу, регистрируемся: я, как генеральный директор, Женя, как заместитель, получаем бейджики и безболезненно проходим, сэкономив 400 рублей. А там товары от производителей по смешным ценам. Покупаем две шапки для Жени, обе эксклюзивные. В «Снежной королеве» за каждую такую заплатишь больше десяти штук. Покупаем килограмм восемь меда из Алтая, из Крыма, покупаем БАД-ов различных, другого барахла. Завтра на эту ярмарку вход бесплатный. Думаю, будет толкотня, продавцы так обещают, но мы уже сегодня сделали все закупки. ОК!

Выходим с ВДНХ, прыгаем в такси, потому что я опаздываю на встречу.

Едем. Таксист, не стесняясь Жени, рассказывает, что проститутки в Москве стали слишком дороги. «Цены в Москве ибануться! 10 тысяч… Девка. С ума ибануться. Возил одного чувака на точку. Он выбрал! Такое мурло досталось! Ха-ха! За 10 тысяч! Страшная. Раньше помню в былые времена. Три рубля отдашь – так там тебе будет девка, как девка, аппетитная, жопа подходящая, на лицо нестрашная, конфетка… А щас!!! 10 тысяч – за что!? Я неделю работаю за эти деньги. И самое главное разбирают ведь их, макрошелок копеечных. Спрос есть, значит…»

Весело доехали. За 300 рублей и концерт бесплатный, и дорога. Почему я его не заткнул? Ведь Жене было неприятно его слушать. И я сидел как кулёма.

Иду до театра Иосифа Леонидовича, на встречу с сорежиссером Филиппом. Мне перекрывает дорогу бабушка в сереньком пальтишке. Интеллигентное лицо – главное. Обращается ко мне. Я сразу понимаю – шарю по карманам, ищу мелочь. Когда просят, я стараюсь по возможности давать. Мелочи нет. Слушаю ее. Она что-то говорит про свою квартиру… «Дверь сломалась… Нужно ремонтировать… Помощи прошу…» Я достаю портмоне, думаю, дам двадцать или десять рублей. Но нету, как назло, ни одной десятки, даже полтинника нету. Две сотки на виду и тысячные в отдельном кармашке. Я пожимаю плечами, говорю: «Нету мелочи, бабушка» Она мне с видимым возмущением: «А зачем мне мелочь?! Я же не милостыню тут прошу, видит бог… Зачем мне мелочь?» Я не нашелся, что сказать, мне вдруг стало жалко ста рублей, и я боком пошел. Бабушка мне что-то еще говорила вслед. А я поймал себя на мысли, что пожалел денег. Зачем пожалел, блин?! Из-за каких-то ста рублей забил сюжетом себе голову на весь вечер. Если завтра встречу эту бабушку на том же месте, дам ей 200 рублей. «Зачем мне мелочь?» - говорит. Ну не наглая!?

ЗА ОКНОМ ГОЛУБОЕ НЕБО С ПРОСЕДЬЮ

Люблю секс рано утром.
Зарядка: эспандер, другое – 20 отжиманий. Контрастный душ, а потом – секс. Финал всей композиции. Ты чувствуешь, как немного уставшие бицепсы удовлетворены проделанным. Ты чувствуешь, как твое сердце трактует желание жить. Ты чувствуешь.

Ты пьешь первую дневную дозу зеленого чая и всё чувствуешь, как настоящий китаец.

Утренний секс – это оплеуха с поцелуем «совам» в виде «доброго утра!»

Утренний секс – постулат здоровья.

Утренний секс – пролог хорошего дня.

Утренний секс – диспетчерский пульт «жаворонка».

Утренний секс – это слалом на спящем теле партнера.

Утренний секс может быть оперативным. Может быть конструктивным. Может быть неконтактным при условии коитуса. Утренний секс происходит без сговора, без предварительных ласк, по желанию «жаворонка».

ШАГ

Вчера с балкона ловил в фокус красивую луну. Дотянулся до нее рукой, потрогал. Кругом нее тучки-вонючки. Я их пальцами небрежно отодвинул и – гляжу на нее. Когда у меня будет много денег, я куплю себе участок на той стороне луны – метра два на три, и напишу в завещании, чтобы мой плах захоронили на этом участке.

Иосиф Леонидович подарил мне книгу «Мы попали в запендю». Байки. Подписал: «Писателю Степанкову от графомана, для смеха! С Новым годом! 29.12.06. Москва» Начал читать сразу в метро. Правда – смешно. Первую книгу Иосифа Леонидовича (до чего сложно писать имя :) этого человека – я всегда сверяю :) не сделал ли где ошибки) прочел с удовольствием. Щас буду читать вторую.

Вчера прошла последняя в этом году репетиция. В актерском составе «Бедных» появилась новая актриса. Отлично! Отлично! В голове родилась мысль написать что-либо для неё специально. Столько в ней силы, женской мудрости и хрупкости в одно и тоже время!.. Я смотрел на неё – маленькая, худенькая, запястье одним мизинцем можно обхватить. Но на нее хочется смотреть. Черт побери! Внутри меня сидит кобель! Я вижу сучку – и хочу её. Ничего не могу с собой поделать. Я, конечно, ни каким видом не показываю это. Прихожу потом домой – и плескаю свое либидо на бумагу, вернее – на жесткий диск компьютера – пишу, пишу. Может ли импотент писать о любви? Думаю, нет. Может ли импотент любить мир? Думаю, тоже вряд ли. Может ли ненавидеть? Нет. Давайте лечить всех импотентов, всех равнодушных!!! Давайте будем любить, будем хотеть женщин, думать о них. Дело даже не в том, чтобы трахать всех женщин, о которых думаешь. Важно желание, хотение. Иногда желание, идея, задача чище коитуса.

На самом деле все драматурги должны быть при театрах. А то разнобой получается. Писатели сами по себе. Театралы сами по себе. Сблизившись, мы станем по настоящему ближе к народу, и театр снова можно будет назвать Народным. А Чехов будет памятником.

Вчера на репетиции сказал: «Время авторитарного театра прошло».
Из уст Валеры прозвучала фраза: «Будущее за командным театром».
Он прав, черт побери, и прошлое и будущее за командным театром. Важна общая заинтересованность. Не только духовная, но и финансовая, потому что Эпоха…

Я каждый месяц плачу за квартиру 21 тысячу рублей – 800 баков, а доход мой течет своеобразно. То густо – первая премия «Действующих лиц», то пусто. То сериал подкинут – двадцаточку деревянных. Но, нормально. Будущее мы себе придумываем сами. Вернее, нам так кажется. Но я привык слушать свой внутренний голос. И это нормально. «Улыбайтесь, господин барон! Улыбайтесь!»

Война имеет смысл только при наличии врага…

Уходящим годом доволен. Уходящий год – это шаг в будущее, шаг к победе. Есть громадье планов и задач. Уныние – грех! Поэтому вперед! Но…

ПРЕЗИДЕНТА ИРАКА КАЗНИЛИ НОЧЬЮ!

Я был молод и ясен…
Мы с друзьями курили траву, пили разбавленный спирт, трахали вольных мокрощелок, под гитару я пел песню, неизвестного автора:
(цитирую по памяти)

«… веселый чудак –
Президент Ирака
Опять затеял он затяжную драку
И пока кто-то пиво потягивает
Он на шишку арабов натягивает.
На хуй Америка!
Похуй Союз!
Вы все пидорасы,
Я вас не боюсь!
Жиреете, суки, от жизни спокойной!
Вот вам, козлы, ваши звездные войны!
(и припев – 2 раза)
Всем ты поднасрал со смаком!
Мой друг президент Ирака!»

Мы веселились. Садам Хусейн был ближе, авторитетнее, чем Горбачев и Ельцин.
Великий диктатор умер с Кораном в руках.
Детство от меня всё дальше. Детство – это уже история.

ЗАПАДЛО С ПИЗДЕЦОМ

«Идут куда-то Западло с Пиздецем…» Из детства помню начало анекдота и персонажей. А что было дальше – не помню. Напрягаюсь, пытаюсь вспомнить, не получается. Вероятно, какие-то ужасно подлые ребята: Западло с Пиздецом. Подлые, смешные и похожие на людей, как Смешарики… Иначе я бы их не зафиксировал в своем больном воображении.

Счастье – как закат на родине, никогда не потрогаешь руками. Сколько сил и финансовых вложений требуется для того, чтобы каждый день набивать себе желудок, каждый день мыться в чистой ванной, спать в теплой постели, ездить на метро или в машине… И думать о каком-то будущем. Думать о возможном и невозможном. Мечтать о недосягаемом, приближаться к недосягаемому. Уничтожать в мыслях завистников и клеветников – уничтожать из автомата Калашникова, 7,62. Любить про себя родных, близких, друзей. Бояться сегодняшнего дня, бояться показаться убогим и несчастным, бояться выпрыгнуть из своего нутра, которое ты так бережешь. Бояться разочароваться в друзьях. Бояться разочароваться. Просыпаться глубокой ночью, вскакивать с постели, включать свет в коридоре и судорожно что-то искать… Искать, искать, в шкафу, на книжных полках, в ванной, а потом понимать: ты НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ИЩЕШЬ. Начинаешь вспоминать: к чему эти поиски, пытаешься найти хотя бы маленькую зацепку. Но нет. Ни фига. Утром садишься завтракать, и тебе в голову приходит мысль: ночью ты искал счастье, искал не там… Но пытался ведь.

Смотреть на огни рекламы и думать о самом главном. Думать о любви и о смерти. Человек, который кричит, что он покончит жизнь самоубийством, никогда этого не сделает.

Бежать, бежать, бежать…
Думать о самом главном. Думать о хороших людях. Верить. Быть благодарным.

Сегодня видел на улице много красивых женщин. Смотрел на них и восхищался.

Невозможно опередить время.
Невозможно увидеть свою смерть.

И всегда, и везде вперед идут Западло с Пиздецем. А красивых и умных людей на улицах всё-таки стало меньше. Как любил цитировать мой телевизионный учитель: разум на земле величина постоянная. Потому что Западло с Пиздецом… Без них жить невозможно. И не надо быть умным и талантливым. Модно не выделяться, не выпендриваться. Смотри в оба, стой плечом к плечу. Говори, когда выгодно. Чувствуй. И не выпендривайся. Делай это, когда тебе позволят. А пока…

Иногда мне кажется, что в моей стране сегодня действуют два самых главных персонажа – Западло и Пиздец. И у них есть сверхзадача, их поступки аргументированы, они ведут действие. А ты так – подаешь реплики типа: «Кушать подано», а то вообще молчишь, ждешь, пока тебе дадут слово. И что характерно, каждый из нас мечтает играть либо роль «Западло», либо «Пиздеца». Такая новая русская мечта.

ТРУСЫ

Украл сегодня в супермаркете трусы темно-синие. Одни купил, а вторые украл. Положил двое трусов в одну коробочку – и всё. Пробиваю на кассе, а самого мандраж бьет, адреналин подступил к самому горлу и закипает. Кассир не обращает внимания, что коробочка из-под трусов стала толще, еще помогает, поправляет, запихивает вылезающую, как назло, наружу боковую стенку коробочки. Я стою у кассы, киплю, как паровой котел, стою, думаю по кругу только одну мысль: «…трусы, блин… одни трусы стоят 160 рублей. За эту цену я выношу пару, то есть покупаю хорошие трусы всего за 80 рублей. Экономно. Лишь бы, лишь бы… трусы, блин…» Кассир отбивает чек. Подаю деньги. И иду мимо турникетов, которые пикают, видимо… Нет, точно пикают, когда что-то вынесешь.

Прошел. А как не пройти? Почему же они должны запикать? На трусах ведь нет штрих-кода, который дает сигнал. Штрих-код на коробочке, а коробочка, которая вторая, осталась в магазине. И всё равно боялся. Вор всегда боится. Глаза боятся, а руки делают. Нужно всегда вору в глаза смотреть, там можно увидеть кипящий адреналин, там ум думает только одну мысль. Так я играю роль «Западло».

Романтика. Нет, дело не в том, что я часто пользуюсь такими методами… Скажу больше: второй или третий. Скажу еще больше – всякий раз, когда совершаю это, потом ощущаю внутри себя неумолимый стыд. Стыд приходит на место адреналина и гложет меня на протяжении какого-то времени. Ориентировочно на протяжении часа-полутора. Но когда я после ванны надеваю новые ворованные трусы, в груди поселяется эйфория. Я успешно сыграл роль «Западло». Я чувствую себя победителем. Как говорит один мой старый томский дружок: «Не своруешь, не проживешь». Время побеждает стыд. Время побеждает всё: и стыд, и веру, и любовь, и, возможно, надежду.

Эйфория! Где-то там, глубоко-глубоко внутри едва шевелит хвостом полудохлая рыба под названием «Совесть». Но время и над ней властно.

ЧЕСТНОСТЬ

Я в себе ценю честность. Почему? «Это в любое время порок, сынок» - небрежно «зарифмовал» мой папа, когда в одной его руке трепетался молодой петушок, голова которого отлетела в сторону. Я был в январе у родителей в гостях. Решено было на стол запечь петуха, папа справился с ним за три минуты. Я признаю в себе глупость и самоуверенность. Но ценю талант и честность. Когда-то я был зол на Пышкина, он в одной газетенке сказал, что не хочет иметь с «господином Степанковым никаких дел», после того, как я не приехал на фестиваль в «Ложе» со спектаклем «Срез», который провалился, не родившись. Сначала от работы отказался один актер, потом заболел другой. А мы уже поработали над сценографией: приделали мебель к потолку в аудитории – стулья, стол, зеркала. Сами корячились два дня – на клей, на веревки. Прикольно получилось. Заходишь в аудиторию, и хочется наклонить голову набок, ниже, еще ниже. Спектакль закрылся не родившись. Я ушёл в запой. Надо признать, я раньше часто искал выход в алкоголе, который способствовал однодневной амнезии, но это только усугубляло положение. Так вот – о чем я? В себе честность ценю. Обиделся на Пышкина. А он в гору пошёл. Я еще больше обиделся. Поглядим еще, чья возьмет! Мои «друзья» нарочито подсовывали под нос газетки, в которых красовался Пышкин. Я твердил себе под нос, что абсурд, не может быть драматургия Женки великой. «Друзья» мне показывали газету, где Пышкин выступает на Чукотке, где он гордится тем, что он еврей. В общем, капали мне на нервы. Потом время Пышкина в Сибири стало проходить, стали его потихоньку материть, ругать, в узких кругах, потом в широких. Он написал роман, который я не читал, но в котором, «друзья» говорили, он как-то неделикатно отзывался о Сибири. Потом он появился на СТС, тут стали многие в открытую плеваться. А актер театра Олег Гандолин на одной репетиции моей пьесы сказал: «Стремиться стать лучше Пышкина, завидовать Пышкину несерьезно… Он не такая великая персона!» Нет, он, безусловно, прав. (в пьесе просто о Пышкине чуточку говорится…) И вдруг во мне, как в честном человеке, возникает протест. Я становлюсь на защиту Пышкина. Мне хочется его защищать, не потому что Женька прав или неправ, а потому что «он попал» в зону «черного ПР». Не люблю этого. Я младший брат в семье, поэтому мне постоянно приходилось «в солдатики» играть за Карла ХII, за Чингисхана, за Наполеона, за «плохих» то есть, за врагов. А старший брат всегда играл за Петра I, за Дмитрия Донского, за Кутузова. Это спустя годы я осознал, что Наполеон – бог войны в сравнении с посредственным Кутузовым. Но – всегда быть на стороне тех, против кого общественное мнение, против кого большинство – таков мой принцип теперь. Принцип, который подчас мне мешает дать реальную оценку ситуации, который заводит меня в тупик. Я пытаюсь от него избавиться. Но не могу. И как честный человек признаюсь… Чё хотел сказать? Уже забыл. Купил сегодня в книжном Валаама Шаламова «Колымские рассказы». Буду наслаждаться, так мне обещали друзья – без кавычек.

И ЯВИЛСЯ МНЕ ГОСПОДЬ

И явился мне Господь, когда я лежал перед телевизором, смотрел очередной выпуск новостей. Я возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят за окном (а я снимал квартиру, как вы помните, на 9-м этаже). Увидев, я подбежал к окну, поклонился им в паркет и сказал: «Владыка! Если я обрел благоволение перед очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесет жена немного воды, и омоет ноги ваши; и отдохните на моем диване, и посмотрите телевизор, как раз сейчас идут последние новости. Вечерние! Надо заметить, они много лучше дневных. А я принесу Вам хлеба, говядины, сыра и какао «Nesguik», и Вы подкрепите сердца Ваши; потом пойдите в путь свой; так как Вы идете ((или двигаетесь) или летите) мимо раба Вашего». Они сказали… Улыбнулись, и ничего не сказали. Промолчали. Лишь с голубого экрана звучало: «впрочем, прежде чем предъявить обвинение сенатору, его нужно лишить неприкосновенности». И я вспоминал вчерашнюю встречу со своим другом Дроздовым, с которым мы встретились на Пушкинской площади. Друг был счастлив: по телевизору ежедневно гоняли сериал с его участием (неплохой, надо отметить, сериал), и его стали узнавать на улице, и посыпалось куча предложений. Вот он удел колена актерского – получить свою толику славы! Получить так, чтобы тебя узнавали в кафе официанты, чтобы в метро тебе не было проходу, и не оттого, что «час-пик» и «пробки», а оттого, что ты пользуешься популярностью.

Мы со Дроздовым пошли в театр, где другие актеры поздравляли его с успешной ролью в сериале. И от этого было еще горше мне, потому что славы у меня не было. Мало того, у меня не было даже работы, у меня еще и заканчивались деньги. Нет, я не завидовал Володе. Я радовался его успеху в глубине души, глубоко-глубоко, совсем. С явным сознанием того, что успех друга еще более оттеняет мою без того черную полосу. И Володя, как назло, повел меня в газетный киоск, где показывал журналы со своим изображением, газеты со статьями о нем. Напрашивался на комплимент. Я говорил, что это очень здорово. «А вот еще…» - продолжал друг. Я пытался вставить: «Володя, у меня нет работы… У меня заканчиваются деньги…» А Дроздов не унимался: «У меня тоже нет денег…» И показывал очередной журнал со своей фотографией. То, что денег у него не было – факт, ведь сериал этот снимался летом, а полученные деньги друг истратил на ремонт квартиры. Да я и не просил у него в займы, я просто хотел поделиться своим несчастием. А Дроздов хотел поделиться своим счастьем. Но обмен счастьем и несчастьем нереальный, нерациональный, несправедливый, неверный… обмен. В итоге – всё равно один, обладатель несчастья, остается при своих, только сознание своего несчастья еще более обостряется. Я конечно очень люблю Дроздова, но очень тяжела была встреча в этот день.

Я ехал в метро, читал Шаламова. И только там, под землей, я ощутил, что у меня не всё так плохо, что были и есть люди, у которых всё значительно хуже. Странно, но сознание этого давало мне спокойствие. Мне было чуток стыдно за это чувство, но оно спасало. И радость Володи по поводу своего успеха теперь казалось мелкой, незначительной.

Я читал Шаламова об ужасах Колымы и убеждал себя, что нужно быть сильнее. И нет необходимости делить с друзьями свое несчастие, и нет нужды делить свою боль. Боль нужно хранить в себе, закопать ее, как можно глубже, как можно дальше, туда, где вечная мерзлота. А завтра будет новый день, новый обход студий, редакций, театров. И даст Бог, всё будет хорошо. И может быть, вечером снова к окну подлетят три мужа, и я снова предложу им хлеба, говядины, сыра и какао «Nesguik». И Они вдруг, возьми, не откажутся. И день будет удачным!

НОВОСТИ

Россиянину свойственно очищение через страдание. Вот я сегодня приехал домой в половине шестого вечера, поел, прилег на диван и расплакался. Плакал в течение часа горькими слезами. Плакал по многим причинам, но, прежде всего, чтобы вывезти из себя боль, выкинуть из себя, растворить её паскудную в слезах, ампутировать ей ноги-руки, заставить её сдохнуть мучительной смертью, поглумиться на ее трупом, а потом помолиться на икону Святой Матроны. Слезы лились градом, а голова была трезва, и пришла мысль, что я не плакал уже около года. Ни разу. Когда слезы все выбежали, я встал с дивана и тут же ощутил в левом полушарии адскую боль. Самую настоящую, физическую боль. Она отличалась от душевной, которую я хотел уничтожить. Подошел к окну, прижался лбом к стеклу. «Сука!» - сказал я в ночь. Было ощущение, что левый глаз готовился выскочить из глазницы, как шарик для игры в Пинг-понг. Как будто каким-то неведомым насосом его выталкивали наружу, но не могли вытолкнуть.
Я побрел в ванную, взглянул на себя в зеркало, после такого зрелища заныло и левое полушарие. Я вышел из ванной. Лег на диван. Было слышно, как сосед этажом выше сверлит стену, долго, нудно, не переставая. Я ждал, когда же он устанет, чтобы они вместе могли отдохнуть: я от шума, сосед от работы. Потолок плавал перед глазами, стены танцевали. Я открыл Библию, попытался почитать, но – закрыл. Включил телевизор. Увидел Екатерину Андрееву, ведущую новостей, которая всегда возбуждает меня красивым голосом и блядским взглядом. Теперь она меня только раздражала.

В моей жизни сегодня было три новости: одна плохая, другая не очень, а третья непонятная… И, зачем всё это – я не понимал. Я вспомнил, как Эдуард Кояков, директор театра сказал мне, хитро прищурив глаз: «В Москве пятьдесят дорог, одна правильная и сорок девять ложных» Он говорил: «Сорокин специально для нашего театра написал пьесу. Сам Сорокин. Он десять лет не писал пьес. На сегодняшний день Сорокин – самый, я считаю, лучший драматург России. Он – вершина. И он написал специально для нашего театра… У нас билеты до полутора тысяч рублей – доходят…» Он говорил, говорил и не смотрел мне в глаза. «Пиарщик!» - подумал я. «Пусть знает!» - подумал Эдуард. Хотя, как я могу знать, что он подумал. Черта с два – он подумал что-то другое. Конечно же, он ко мне хорошо относится. «Ни в одном театре Москвы сегодня нет такого репертуара» - продолжал Кояков. «Твоего «Часового» хотел поставить Михаил Юрьевич…» «Понятно» - сказал я, оставил Эдуарду несколько своих пьес и пошел на другую встречу… «Хотел…» Может быть. К чему я вспомнил, ведь это была совсем не новость.

Друг Серега Цызов лежит в больнице с подозрением на туберкулез. Вот плохая новость. Я гнал от себя мысль, что не хочу ехать в больницу. Прочь! Не хочу ее думать. Но она думалась, мысль думалась явно, отчетливо. Я не хотел ехать в больницу, не потому что… боялся или – еще чего. Нет, не потому. Я просто не любил больниц. Не любил лежать сам и посещать. Я позвонил другу, извинился, сказал, что занят очень-очень, сказал: «мы должны жить долго», пожелал здоровья и всё. У меня было свободное время, но я не хотел ехать в больницу. Было стыдно. Очень стыдно.

И еще были две новости: одна не очень, и – непонятная. Непонятная – скорее хорошая, чем плохая. Только это опять «ва-банк». Она скорее хорошая. Именно, хорошая. Эту новость принес Валера… Совершенно неожиданно. Валера, видимо, измучился с моей пьесой, предложил мне самому играть «Бедных людей, блин». Блин, мне! Но я не актер! Валера сказал: «Ну и что?» Ни один актер по каким-то причинам не может справиться с главной ролью в «Бедных людях, блин». Валера сказал, что распустил весь актерский состав. А остальные 57 голосов записать…

А новость «не очень» - это… Да, ладно. Это вообще – фигня! Не стоит.

Плохой новостью была SMS-ка: «плохо, пиши лучше пьесы». Это Пашка нелестно отозвался о моем фильме, который он делал последний месяц. Друг Ицын написал, что «скучно, затянул». Конечно же, я снял херню… без сюжета.

ОШИБКА

Я в этой жизни совершил кучу ошибок. Ошибок, которые повлекли за собой необратимые последствия. Ошибок, которые продолжают меня мучить. Я сам по себе ошибка. Моя мама, родив старшего брата, хотела, чтобы второй ребенок был девочкой. Они с папой все 9 месяцев были уверены, что родится девочка. А родился мальчик. Я. Нет, я не стал гомосексуалистом, во мне не воспитывали женского начала. Но сознание того, что мама всегда хотела девочку, не давало мне покоя. Я раздражался до 6-летнего возраста, когда в автобусе, бабушки показывали на меня пальцами и говорили: «Вот какая девочка хорошенькая сидит, сидит, не плачет». Тогда я понял, что надо что-то делать: перестал надевать колготки, которых у меня был полный шкаф. Странно, но раньше все дети носили колготки. И мальчики, и девочки. Мною было принято, пожалуй, первое самостоятельное, твердое решение – это безобразие прекратить. И больше никаких колготок! Я старался выглядеть как мужчина. Я старался. После семи лет меня перестали путать с девочкой, я немного успокоился. Но слова мамы, сказанные когда-то однажды: «мы хотели девочку, а родился мальчик», не давали мне покоя. Эти слова я несу в своей голове через всю жизнь. Боюсь, что в старости я могу забыть всё: забыть реальность, забыть, кто моя мать, забыть, как меня зовут, но эти слова я буду помнить всегда. Всегда. Я в этой жизни совершил кучу ошибок. И продолжаю их совершать. Но тем и хороша моя жизнь, что я иду нехожеными путями, что не иду на компромиссы с совестью. Не ношу колготок. И это моя жизнь.

ВОЛОДЯ

Я шел вчера на спектакль с плохим настроением, с ужасным настроением, убитый напрочь. Всю неделю я не вылезал из сети, искал работу, делал заявки, синопсисы, читал Сенеку, Шаламова и Библию, утрами проверял почту, вечерами зажигал свечи, смотрел на огонь, старался держаться, плакал по ночам, по ночам смотрел на литой месяц и ждал. «Ножики-ножики…» - думал я. Я знал, о чем думал, но не понимал зачем. Я вспоминал слова некоторых друзей: «Бога нет!» Да, не может этого быть! Ну не может быть, чтобы всё само собой. Не так умен человек, чтобы за какие-то четыре тысячи лет достичь того, чего он достиг на сегодня. Без вмешательства внешней силы – невозможно. Невозможно. Возможно Бог – это инопланетный разум, возможно Бог не так справедлив, как хотелось бы (не занимается такими мелочами), возможно – это ядро земли. Но что-то должно двигать Человеком. Потому что сам по себе Человек – быдло, скот, обезьяна, подонок и любитель мыльных опер. Если Бог сделал Человека по своему образу и подобию, значит, Бог корыстен, потому что бескорыстных людей не бывает. Всё на земле корысти ради, прогресс корысти ради, развитие корысти ради. Деньги и власть – это вершины корысти.

Я шел на спектакль, и мне хотелось заплакать. Страшно, придти на спектакль к другу и распустить сопли.

Зашел в театр, разделся. Мне дали билет без места, сказали: после третьего звонка сесть на свободное. В фойе ломано бродили человек пять инвалидов с ДЦП. Я насторожился – либо это режиссерская задумка, либо люди с ограниченными возможностями идут на название спектакля. Вспомнилось, что семь лет назад, когда я ломал позвоночник, мне тоже должны были дать инвалидность. Я пришел во ВТЭК (так, если мне не изменяет память, это называется), на меня посмотрели, как будто на врага народа, как будто я кошу под больного, посмотрели и грубо сказали: заходите, что у вас… Я сказал: сломан позвоночник. Врач криво улыбнулась: тут много таких. Я не стал продолжать разговора, вышел. И больше никогда не появлялся там. Мне говорили – дурак, деньги никогда не лишние, бесплатный проезд в муниципальном транспорте, опять же. Но я сказал: я здоровый человек, мне не надо подачек от государства.

Я зашел в зрительный зал. Свободные места, слава Богу, были. Я сел на третий ряд, собрался с силами. Спектакль «Газета Русский инвалид» начался, и полилась чеховская речь, я скорчил гримасу, вжался в кресло. Дроздов, пригласивший меня на этот спектакль, тоже до третьего звонка пребывал в отвратительном настроении. Это он уже сказал мне после спектакля. Действие шло, я оглядывался на зрителей. Зрители реагировали по-разному. Я понимал, мне скучно. И думал, что же я скажу Дроздову после спектакля, мне ужасно не хотелось врать, я боялся, что такая чеховщина будет тянуться вечно.

И вдруг… И вдруг – то слово, которое не любил главный герой спектакля, которого хотел избегать… И вдруг – слово об абсурдности которого говорит зрителям Михаил Юрьевич… Именно он. Он стоял на сцене. Всё сломалось, перевернулось. Я заинтересовался, приподнялся в кресле, смотрел не отрываясь. И мне уже было не важно, как реагируют зрители в зале. Я ощутил в себе прилив сил. Я понял, что от спектакля я получил то, что надо получить. И это было хорошо. Я смотрел на Дроздова, и понимал, что это Михаил Юрьевич. Именно он. Про себя, через себя. Что это спектакль о писателях, что это не чеховщина, это пощечина чеховщине. Конечно не «хук слева», а пощечина. Сильная, уверенная, даже грубая. И это было хорошо. Я смотрел спектакль и гордился знакомством с Михаилом Юрьевичем, с Володей Дроздовым, собой, в конце концов, гордился. Почему собой? Потому что я проник в спектакль, разгадал его. И Володя вел спектакль удивительно, он вдохновился, загорелся. И это было хорошо. Он показывал «ФАК» в зрительный зал. И это было хорошо. Актеры иногда кололись. И это было хорошо. И финал кинематографический финал, который перевернул всё внутри меня. Я смотрел на Володю в смешной красной шапочке, на хорошего Володю в красной шапочке и гордился им.

После спектакля мы с ним до 23-х часов сидели в кафе. Оно уже закрывалось. Нас уже дважды просили покинуть заведение, а мы всё говорили и говорили: сначала о спектакле, потом о его сериале, потом о моих проблемах, потом о наших общих задачах… И это было хорошо.

- Я нудист, - сказал мне Володя.
И меня это признание нисколько не смутило.

Я ехал домой в другом настроении. Я смотрел на месяц, и он уже не был похож на нож. Я еще не понимал, на что он теперь похож, но это точно не нож. И это было хорошо. И ни каких «вдруг», никакого сюжета. Просто хорошее настроение.

Я любил Володю. У меня заканчивались деньги… Это потом я организовал торговлю спайсом, хорошо исполняя роль «пиздеца». Это потом я окунулся в деньги, став маленьким «Джорджем Янгом» (но это уже совсем другая история). Свою судьбу я превратил в акт искусства. А пока я был счастлив. Нищ и счастлив. И думал о Володе. Шёл 2007 год.

2007 год © Решетников Сергей