Сергей Решетников, писатель, сценарист, драматург. Тот самый Решетников

Путешествие из Томска в Москву, Сергей Решетников

Путешествие из Томска в Москву

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ТОМСКА В МОСКВУ (солянка)

КАТАРСИС ПО-РУССКИ.

День за днем. 8:30 – планерка, летучка, директорат, как ни назови. Для чего? Для порядку. Чтобы было. Решаются текущие проблемы. Назначения, проплаты, дебеторка, кредиторка, сроки погашения… Ставятся задачи.

- Наши обязательства по проплате…

Слышно, как мерно стучат колеса трамвая, гудят автомобили. За «генеральским» окном горбатый фонарь на обрезке синего неба и…свобода. Осколок желаемой свободы. Иногда синей, иногда черной со звездами. Наш медвежий угол. Поздними вечерами высоко в небе гуляет Большая медведица. Она идет медленно, вразвалочку, её рык на земле среди общего шума чуть слышен. Она ищет своего Большого медведя. В это время уже отчетливо видно, как космос недоумевает по поводу дебеторок, авансовых платежей, инвестиций, как он бросается маленькими звездами в океан, как он с усилием всё быстрее и быстрее крутит нашу старую землю. Совещания бывают допоздна.

- Нет. Остатки номенклатуры… Мы делаем предложение по формированию аварийного запаса.

Выдернуть себя из кресла, расправить крылья и… полететь. Вписаться в обрезок синего неба, долететь до звезд. Вопреки, не смотря ни на что. Разорвать себя на кусочки! Оставить только самое важное! Самое необходимое! Чтобы ни тела, ни кожи, ни говна, ни запаха, только душа, только сознание и глаза!

Наш «генерал» хитрый жук. В одной из командировок он, будучи обычным руководителем северного филиала, персоной невысокого, надо сказать, ранга, начал выстраивать отношения. Мало-помалу замутил роман с главбухом «регионального главнокомандующего» Инессой Вячеславной, которая формами похожа на женщин с картин Рубенса, а содержанием на женщин из рассказов Аверченко. Она большая, необъятная, бледная, целюлитная. Наш ловелас, недолго думая, бросил жену, подженился на Инессе Вячеславне и тут-то ему карта и пошла. Дороги были открыты. Его, по рекомендации «регионального главнокомандующего», назначили генеральным директором вновь созданного, в результате реформы электроэнергетики предприятия. «Генерал» из провинциального захолустного городка перебрался в Томск, сел на нового «Land Cruiserа», по традиции нанял охрану и взял правление предприятием в неумелые руки. За полгода он, как стоило ожидать, забурел, стал поправляться, вставил себе белые зубы и ни шага не делал без указки сверху. Удобный руководитель. С дураками, иной раз, очень даже сподручно работать. Главное, чтобы они были послушны. А мой «генерал» был вершиной послушания. Он знал одно: «инициатива наказуема», и решал вопросы по мере их поступления. Странно, как Чубайс, умный, умнейший, дальновидный Чубайс, «верховный, так сказать, главнокомандующий» допускает, чтобы новые энергетические компании возглавляли неумелые, близорукие «генералы»? Вероятно, нужны послушные, преданные. Если уж негде найти столько талантливых и умных. Не хватает специалистов высшего звена – и это проблема поколения. И поэтому приходится стругать их из быдла. Особенно в провинции…

- Из докладов филиалов… в три часа ночи с линии электропередач похищен провод. Ущерб составил 1 796 рублей.

Планерка идет. Не выйти за рамки. Не выскочить из кожи. Ты крепко запал в обойме. Это такой садомазохизм. Ты свой среди чужих, но свой. На тебя можно положиться. Работа горит в твоих руках. Ты всё делаешь быстро, умело, но это практический онанизм. А в окне клочок свободы. Маленький кусочек. Вчера отправлен отчет, сегодня по плану объезд редакций, утверждение планового информационного материала. Всё планомерно. Никаких неожиданностей быть не должно. В энергетике как в армии.

Заседающие со скорбными лицами докладывают «генералу» о текущих делах. Со скорбными, потому что «генерал» не любит, когда веселятся, не любит улыбок и светлых лиц, и жестко пресекает «всевозможные улыбочки». Ты будешь наказан, если вдруг засиял. НЕХЕР сиять! Дома сияй. Здесь надо работу работать. Обеспечивать энергетическую безопасность региона, выбивать из ЭНЕРГОСБЫТА деньги. Зачем веселиться? Ничего смешного.

- В этом разрезе надо смотреть… Ситуация сложная… Потери на сетях… В этом разрезе. Именно.

А в разрезе окна слабо горит горбатый старый фонарь и черное уже от ночи небо. И нет тоски. Есть смирение и страх. Смирение и страх – катарсис по-русски.

ПРАВОЕ ЯЙЦО!

На улице + 7 градусов. Лето в Томске было только в июне. Жара постояла недолго.

Дома тоже холодно. Регулярно включаю масляный обогреватель.

Гулял сегодня по улицам, гулял долго. Промерз. Насморк не проходит уже неделю.

Заглянул в кафе, заказал зеленого чая «Китайский порох». Пока официант выполнял заказ, я пошел в уборную. Холодно, черт побери, часто ссать из-за этого хочется. Я расстегнул ширинку, нырнул туда рукой, достал, что полагается… И вдруг… Не ощутил пальцами одного яйца. У меня пропало правое яйцо. Напугался до смерти.

Где же оно? Забыл, зачем зашел в уборную, стал шарить пальцами, яйца не было. Не может этого быть! У меня не такие маленькие яйца… В общаге института, где я учился, меня даже дразнили «НИКИТА – большие яйца». Чудо какое-то! Я представил, как поеду в больницу, и как буду объяснять, что у меня пропало одно яйцо. Не будут же врачи надо мной смеяться? Зачем смеяться… Ситуация нестандартная. Не каждый день, наверное, у людей яйца пропадают. Блин, как же я теперь с одним яйцом? Катастрофа!

Я пошарил еще рукой… Стой-стой. Блин, ёлки-палки! Да вот ведь оно закатилось от холода под самый вверх, почти под косточку. А сейчас выпало, и висит. Слава Богу! От души отлегло. Я глубоко вздохнул. Вот оно родное – правое яйцо! Первый раз у меня такое… Больше не буду морозить яйца на холоде. Осень пришла, пора надевать подштанники.

Пошел пить зеленый чай. Нужно хорошо согреться. Потом вызову такси…

Непременно нужно держать яйца в тепле.

АЛЕША.

Я лежу в больнице. Нормальная томская больница (1-ая городская – очень хорошие специалисты работают – на правах рекламы заявляю). Нет-нет, с яйцами у меня всё в порядке. Я их не застудил.

Операция у меня… платная, плановая. «Чудеса» эндоскопической хирургии. Армейский мениск. Только я заплатил сверх операции 2 тысячи рубликов, чтобы лежать в палате с телевизором, микроволновкой и холодильником. Где не будет в два-три ряда 18 измученный сроком давности кроватей, на которых расположены 18 ударенных по голове или в живот мужчин, с переломанными руками и привязанными к гирям ногами. Я заплатил деньги и лег в неплохо оформленной, в сравнении с другими, можно сказать, элитной, четырехместной палате. Лежал один. В отделении больше не возникло охотников платить за удобства.

Включил телевизор.

Через два часа вошел еще один больной с мамой. Мама сказала, что Алеша тоже будет лежать здесь. Я пожал плечами, сказал, что не против. Мама сказала, что Алеша спокойный… Я спросил: «В смысле?» Она сказала: «Ну вообще…» Я сказал: «Ага» Оставил недоумение и продолжил смотреть телевизор. «В конце концов, это же не психбольница» - подумал я.

Соседа по койке Алешу год назад ударили булыжником по голове, по заказу. Он был уполномоченный по транспорту. Ему вчера исполнилось 33 года.

Год назад его заказали за 500 тысяч рублей. Кому стал неугоден практически рядовой мент? Осталось неизвестным. После избиения он 30 дней пролежал в коме. Говорили, что уже не выберется. Но справился. Потом две операции. Далее дома мама с папой заново обучали его уму разуму, двигаться, ходить, читать… Жена от него ушла.

Алеша теперь, как младенец. Как будто человеку лет 11-13. Речь его заторможена. Он ни на минуту не отпускает от себя маму. Мама каждую ночь спит на стульчике перед его кроватью, держа его руку в своей.

В пятницу они вместе уезжают домой. Ведь 9-ого марта – после всех праздников у них очередная серьезная операция. В голову ему вставят пластину. Настоящую, титановую пластину.

Мама рассказывает, что Алеша раньше был очень бойким мужчиной, девушки его любили, спортом занимался, на службе его ценили за силу, за честность. Теперь это малоподвижный, неповоротливый, стокилограммовый ребенок с детскими глазами. На его тумбочке стоит иконка. Он убежден, что Бог оставил его жить.

Один удар булыжником нарушил нормальное течение жизни! Один удар булыжником вывел из строя крепкого, здорового мужика! Преступников так и не нашли.

К Алеше приехали его сослуживцы – менты. Они веселы, рассказывают ему истории, смеются. Немного шутя, стали заставлять Алешу больше двигаться, держать ноги уголком, делать дыхательную гимнастику. И мама соглашается с этим. Но Алеша, как маленький ребенок, начинает пускать слезы, отворачивается к стене и говорит: «Я же болен… Мне же нельзя…» Мужики в ответ: «Ну, так – мало-помалу – и выздоровеешь... Двигайся. А то пузо отъел – смотреть страшно» Мама вторит им: «Да, и вправду, Алеша, худеть надо» Алеша не поворачивается от стены. Слезы текут из его глаз. Ему 33 года. Год назад это был здоровый, крепкий мужчина, который мог поставить на место всякого нарушителя. Он служил в транспортной милиции, не брал откатов и взяток. А наоборот выявлял тех ментов, гаишников, которые были нечисты на руку. Такая была работа. И теперь – он плачет у стены. МВД продолжает поддерживать Алешу, оплачивать все операции, пребывание в VIP-палате, дорогостоящие медикаменты, но…

Алеша надеется получить майора. Он хочет продолжать служить.

Возможно, майора ему и дадут (?) Но слишком уж непоправимые процессы повлек за собой удар булыжником.

Алеша стоит передо мной и говорит: «Люди последнее время только стали нормально относиться к милиции… Мне так хочется, чтобы в ментовке было, как можно меньше сволочей и взяточников… Общество помаленьку меняется. И милиция вместе с обществом… Так хочется, чтобы люди верили в милицию…»

Я смотрел на Алешу. В его глазах опять блеснула слеза. Алеша настоящий майор.

НА БОЛЬНИЧНОМ.

Дома я на мобилу не отвечал дня три. Из приемной пару раз звонили. Не брал. Болею ведь, блин. Сегодня пошел в поликлинику. Не далеко тут от дома. Два шага. На проспекте Мира. 10-ая поликлиника. Я там курсы массажей прохожу. Но сегодня мне нужен не невролог, а травматолог. Зашел к травматологу. Думал, выпишут меня. Ни фига! До 23-го еще. И уколы всяческие прописала, физио. К 8 в процедурный на уколы:) Не нужно мне такого счастья! Чё я дурак, что ли – в попу сам себе Мильгаму (витамины группы «В») не поставлю? Поставлю. Я ложусь на живот, оголяю зад, делю нужную булку на четыре части (верхняя левая на левой и верхняя правая на правой годятся для укола), беру заготовленный заранее шприц, и – колю. Процедура простая. Только я это сам себе сделаю нежнее и безболезненнее, чем обозленная медсестра в процедурном.

Иду по коридору, представляю, как буду себя колоть.

Вдруг в коридоре больницы звонок случается… на мобильный. Определяется номер. Наталья Алексеевна – наш юрист и зам директора. Она меня на год младше, а уже замдиректора. Молодец! И не передком, что характерно, а головой заработала. Уж очень я ее уважаю. Нажимаю кнопку, отвечаю. «Надо – говорит – речь для Генерала написать… для Совета директоров. Помогите, Никита Сергеевич…»

– Для Вас всё, что угодно, Наталья Алексеевна! Сколько страниц? – спрашиваю.

- Две, - отвечает она.

- Каким кеглем? – спрашиваю.

- Двенадцатым.

- Ок, - без лишних разговоров.

Выхожу от травматолога. Подхожу к кабинету физиотерапевта. Жду очереди. Долго жду. Пропускаю вперед себя ветерана ВОВ. Наконец вхожу. Она мне вжевывает, что прошедшая операция по удалению мениска очень серьезная. Я соглашаюсь:
- Ну, да!.. Ну, да… Безусловно.

Она, почему-то улыбаясь, говорит:
- Нужно физиолечение…. Магнитотерапия… И ЛФК нужно.

Я соглашаюсь:
- Нет проблем.

А сам думаю: «Не, ребята, не пойдет» Сам себе разработаю коленный сустав, без физио и магнитотерапии. Мозги мне залечивают…

Пообещал в понедельник прийти на физио. Не пойду.

Иду домой. По дороге в мясном отделе купил холодца – для укрепления суставов (бабушкин метод).

Поднялся на свой этаж, открыл дверь, разделся, прилег на диван отдохнуть. Нужно писать речь. Не парился. Залез в мировую сеть. Подыскал нужные слова. Для написания выступления тут дернул, там дернул, свои архивы вскрыл, эту заготовку вставил. Нормально. Отправил. Всё для Вас.

Сижу, пью чай Матэ. Просто пью, без калабаса и бомбильи. Без пантов. В стеклянном заварнике завариванию при температуре 70 градусов, и чувствую себя настоящим индейцем гуарани. Сижу на кухне в одних плавках. Положительно воздействую на иммунную, сердечно-сосудистую, нервную системы, желудочно-кишечный тракт, расширяю сосуды. Чувствую, как алкалоиды входят в меня… Входят и бегут по венам, торопятся. В моих венах – американские горки для алкалоидов.

Настоящему индейцу завсегда везде ништяк!

Только кот "Саид", сука! насрал в свой горшок! Вонища по квартире! Как такой красивый кот может так вонюче срать!?
Включил ионизатор... Настоящему индейцу...

ЛОПУХИ.

Мы с дочкой ехали на электричке вдвоем. Я старался чем-то занять время. Но читать не получалось: прочитывал страницу текста и потом понимал, что ничего из прочитанного минуту назад не помню. Стал просто смотреть на людей.

Люди ехали с дач уставшие, но довольные, бабы некрашеные, но обаятельные, мужики пьяные, но дееспособные. В вагоне стоял запах перегара, смешанный с ароматом садовой клубники и июльских цветущих трав. Люди ехали домой. Два выходных они провели на дачах за тридцать-сорок километров от цивилизации, они прибывали в делах, в заботах, копаясь в земле, собирая первый урожай ягод, огурцов… Бабы говорили о дожде, о том, что клубнике чуточку не хватило света, чтобы она взяла весь аромат солнца. Мужики громко матерились и спорили, кто из них будет вызывать такси, а кто платить. И первому и второму хотелось проявить любезность и заплатить за такси.

Ничего не происходило. Но память моя заработала.

Был маленький. Дача у моих родителей только-только появилась. Мы ехали туда на светло-зеленом мотоцикле «Иж» толи 53, толи 49, не помню точно серийного номера. «Моциклетка» - так окрестила его бабушка. «Моцик» - по простоте называли мои друзья. «Техника» - обозначая важность предмета, говорил о мотоцикле папа. «Техника» двигалась. В моих ушах свистел ветер. Глаза мои едва открывались под напором встречного воздуха. Но было здорово. Это в 1000 раз лучше, чем идти пешком. Это даже лучше, чем ехать на машине. Потому что на машине не такого ощущения свободы.

Приехали на дачу. Дача из себя мало что представляла. Недостроенный маленький домик (тогда в конце 70-х, начале 80-х не принято, да и не на что было строить большие дома на дачных участках), городьба из штакетин, редкие местами посадки, молодые кусты малины и смородины. Рядом с садовой клубникой на перегное рвался к солнцу жизнелюбивый хвощ, который мама с бабушкой ненавидели и дергали, выкапывали, перекапывали почти каждый день. Бесполезно. По середине участка тропинка, и в конце деревянный туалет. Туалет папа выкопал и построил первым делом.

Мама, папа и бабушка принялись за дела. Папа крыл крышу домика толем, мама с бабушкой копались в земле. Я же болтался без дела, ловил кузнечиков, мучил мух, мухи мучили меня. Маленький, возраст мой был ориентировочно 5-6 лет. Где-то так. Вдруг я захотел в туалет по-большому, крикнул маму. Она показала на деревянный сортир, сказала: «Пожалуйста» Я пошел к туалету. Шел и думал: «А как там внутри?» Открыл дверь, обратил внимание на такие же деревянные стены, как снаружи, увидел большую дыру в полу. Как только я отворил дверь, огромные синие мухи, гораздо больше, чем на улице, гулко зажужжали, выражая, видимо, тем самым свое неудовольствие. Я спросил у мамы, чем же мне подтереться. Мама воткнула в землю лопату, спустилась по тропинке ниже, вышла за ограду, потом вернулась, держа в руке три больших зеленых листа лопуха. Я спросил: «А ничего не будет?»

Мама засмеялась, бабушка тоже.

Я сидел в деревянном туалете, боясь провалиться в дыру и погибнуть совсем еще юным. Мухи всё еще злились, а одна неугомонная даже села мне на руку. Села и сразу стала чистить свои лапки. Я прогнал ее. Нечего! Слышно было, как громко папа прибивает толь к крыше. Я думал, как же после всего случившегося справлюсь с этими большими жилистыми листами лопуха. Смотрел на них долго-долго… Думал.

Наверное, сейчас уже лопухами на дачах никто не подтирается. Наверное, возят с собой туалетную бумагу. Но что характерно, тогда в начале 80-х и туалетной бумаги-то не было, у нас в Сибири, а может и во всей России. Подтирались, чем могли. Моя семья подтиралась порезанными аккуратно листочками газеты, которые выписывал папа.

Я сидел в электричке весь такой чистый и причесанный, смотрел на людей, от которых пахло июльской травой и перегаром, и думал о том, возят они с собой туалетную бумагу или нет. Наверное, возят.

В ушах звучал то Шнур, то Ред Хот Чили Пеперс. Мы с дочкой ели мамины беляши, запивая их персиковым соком. Я читал «Сто лет одиночества», когда собирал в кучу внимание, читал, не переставая восхищаться, читал, воспринимая Маркеса, как кумира, как бога, думал… Думал о Новой драме, о том, что мы тоже неплохие, что мы стараемся, но в сравнении с Маркесом мы мелкота. Думал о том, что не смогу поехать в этом году на Ясную поляну, куда меня звали Угаров и Радинская. Жаль, что не получается.

Лоевский меня недавно упрекнул. Почему же я не читаю Аристотеля? Да потому, что не читаю, потому что не считаю нужным. Читаю иной раз древних, какое-то зерно вдохновения пытается пробиться сквозь бетонную душу человека 21 века, пытается, пытается, усик ростка покажется и только. Поэтому я не читаю Аристотеля, бля. А читаю тех, кто сеет щедро: Маркеса, Достоевского, Толстого, Кафку, Миллера, Берроуза, Сервантеса, рассказы Чехова, Бунина, Буковски. Я не читаю много. Я читаю столько, сколько нужно. А то, блядь, а читал ли ты Аристотеля?! Нет, не читал!

А Аристотель, интересно, использовал лопухи для подтирки? Толстой-то всяко подтирался лопухом.

ЧЕРТИКИ!

Секунды шли медленно. Мысли сменяли одна другую. Мышцы деревенели. Я в числе других сидел за большим столом на совещании уже больше часа, слушал доклады, отчеты, перебранки, выговоры, предупреждения. Слушал небрежно, более половины информации пропуская мимо ушей. «Генерал» во главе стола выпендривался, как мог. Культура его была минимальна. Он регулярно говорил: «ложить», и никто не мог его поправить, не мог сказать, что неправильно так говорить. А мне было по барабану. Я слушал, как стучит колесами трамвай.

- Возникает такая ситуация – наша подстанция, - слышал я.

Дальше не слышал. Дальше думал, что устала спина, вступило в шею, что с женой нужно сегодня ехать покупать ей шляпу.

Я выпрямил спину, взял авторучку и стал рисовать на своем докладе чертиков. Один чертик, два чертика, три, четыре… Чертики танцевали вокруг костра. Чертики бесновались. А один чертик, самый главный, кричал: «Нужно ложить, ложить, еще раз ложить…» Что «ложить» - я придумать не мог или не хотел.

Очередь докладывать дошла до меня. Я отчитался по своим позициям быстро, в конце поставил общепринятую точку:
- Всё в рабочем порядке.
- А статистика? – спросил меня генеральный.
- Статистика будет в конце месяца, - ответил я.
- А по прошедшей неделе?
- Невозможно сделать. Масштабы не те.
- Нет такого слова – «невозможно». Не доработали.
- Учтем.
- Учтите. Как будет готова, покладете мне на стол.

Дальше докладывал сосед, начальник отдела управления персоналом.
А я продолжил рисовать чертиков.

УШИ.

У меня на затылке выросли еще одни уши. Этими ушами я слушаю, как щебечут за окном птицы, как свистит ветер, как бьется о стекло бабочка.

- А как же срок действия договора?
- Там моментов много…

Было слышно, как за окном шел сумасшедший и что-то громко кричал. Я смотрел на горбатый фонарь и вслушивался. Не было возможности разобрать его речь. Он каждое утро в 8:45 и днем в 14:30 ходит под окнами нашей компании вдоль произвольно-разросшегося рынка и кричит что-то понятное лишь ему одному. Единственное слово, которое он повторяет раза по три, которое я разбираю в гуще его потока: «Ленин!» И потом снова: «Ленин»

В детстве я не любил открытых дверей и окон. Сейчас же всегда держу форточки и лоджию открытыми.

- В результате анализа выявилось…
- Вы заострите на этом внимание, заострите. А то я вам второй выговор выпишу.

Текущий день похож на предыдущий. Тот же паркетный пол, те же черные кожаные кресла, тот же большой буквой «Т» стол, те же люди за столом, в узнаваемой одежде, дамы причесаны на один манер, заместитель по инвестициям Иван Кириллович светлые брюки подпоясывает черным ремнем, начальник службы безопасности носит светло-зеленый галстук на темно-синей рубашке. Слава богу, «генерал» перестал носить старые поношенные копеечные галстуки и дешевые рубашки с пожеванными воротничками. В общем, корпоративная культура во внешнем виде, да и глубже достаточно слаба. У меня нет желания ее улучшать. Я работаю на public, вне. Во взаимоотношениях внутри коллектива тоже есть проблемы. Раньше всё было мирно, дружно. Но в начале зимы «генерал» особо строгим приказом запретил всем работникам и руководителям компании улыбаться. И всё поломалось в компании. Главбух катит бочку на зама по финансам. Зам по инвестициям поддерживает главбуха. Начальник отдела экономического планирования и анализа на стороне зама по финансам, но вступать в ежедневные перебранки не собирается, так как у нее две взрослые дочери, которых нужно выдавать замуж. Зам по финансам Василиса Марковна, как может, отбивается от нападок одна. За полгода она из цветущей, притягивающей мужские взоры женщины бальзаковского возраста превратилась в маленькую сутулую с обвисшей кожей увядающую стервочку. Иной раз в ее некогда блестящих глазах появляется тень жизни, но так редко. Когда она однажды пыталась испортить отношения со мной, я улыбнулся, посмотрел на неё, взял за руку и сказал:
- Василиса Марковна, вам срочно нужно в отпуск. Работа не стоит того, чтобы убивать себя…

Она отвернулась, повернулась снова, в ее глазах читалась слеза, - улыбнулась, как могла, носогубная морщина при этом ярко выделилась.
- Вам, правда, нужно отдохнуть…
- Спасибо. Меня не пускают, Никита, - ласково сказала она.

У меня на затылке выросли еще одни уши. Этими ушами я слушаю, как щебечут за окном птицы, как свистит ветер, как бьется о стекло бабочка.

- А как же срок действия договора?
- Там моментов много…
- Я вам все-таки выпишу выговор. Допроситесь.

Было слышно, как за окном шел сумасшедший и что-то громко кричал…

ЗАСАДИТЬ, И В РАЙ.

Увидел сегодня на улице красивую девушку и решил кому-нибудь засадить. Да, засадить:) Почему бы не засадить? Непременно нужно засадить. По саму сурепицу. Для здоровья необходимо засаживать в неделю раза по два-три, не меньше. А я уже два дня никому не засаживал. Поэтому решено – сегодня кому-нибудь засажу. Если никого не найду, то дома есть жена.

На улице прекрасная погода, не жарко, ночью прошел хороший ливень, асфальт чистенький. Куплю на рынке арбуз, поем. Потом, что-нибудь придумаю, пошарюсь в телефонной книге мобильного телефона. Вон у меня там: «Аня»… Кто такая Аня? Не помню. «Варвара»? Нет, блин, с этой не выйдет. «Галя Курск»? Эх, блин! Красивая, эффектная телочка! Титички – ништяк! Но в Курске. Не поеду же я в Курск. «Жена»? Отложим пока. Одни мужики в адресной книге – елки-палки! Вот – «Марина» - Маринка Панченко – блин, как мы с ней завихеривали, как совокуплялись, как она поддавала. Думаю о ней, даже возбуждаюсь. :( Но она в Кемерове, блин! Увы. Одни мужики в телефонной книге, блин! Мужики и бабы-коллеги. Но не засажу же я Татьяне Николаевне, главному редактору. Она ведь не давала повода, да еще и старая. Ну, не совсем конечно старая… Одни мужики! «Леся» - беременная. «Наташка» - не выйдет. «Ольга» - ! Эх! Одна Ольга в Москве, другая тут… Другая тут, но она мне не даст. Хотя я не просил, но, думаю, не даст. У нее «генерал» просил, она ему не дала. «Татьяна» - не помню, кто такая. «Друзья». Во! «Юлей», аж три штуки. Ну-ка, разберем. «Юля бывшая»? Что такое «бывшая»? А-а-а! Работала у меня когда-то, да-да! Засаживал-засаживал. Но сейчас она не моя подчиненная, поэтому не выйдет. Да и расперло её. «Юля МСК»? Это мы с этой соской в чате познакомились. Че-то писали друг другу любовные письма, охали в этих письмах, "целую нежно...", "целую ниже..."! Я, помню, получил одно вдохновенное письмо, прочитал и передернул шкурку. Так уж она эротично написала!:) «Юля О»! О! Вот эта прикольная соска:) Прикольная! И у меня здесь под боком, главное, прыгнуть в такси – и вперед. Только она постоянно в делах, в заботах, занятая. Ну и всё – на «я» никого нет.

Завтра пятница – мой любимый день недели. Настроение мое хорошее. Люди, я люблю вас! Я люблю вас сегодня в четверг, 20 июля 2006 года!:)

«Генерал» сегодня не явился на утреннее совещание, и настроение моё улучшилось. Совещание длилось всего 15 минут. Вел его главный инженер, ни на чем особого внимания не заостряя. Провел просто, без помпы и дуростей. Совещание длиною в 15 минут – это высше. Совещание длиною в 15 минут – это рай для такого разгильдяя, как я. Совещание длиною в 15 минут – это «фак» бюрократам прошлого и настоящего!

ПЯТНИЦА.

Сегодня святой день для российского бюрократа, ленивого чиновника и просто разгильдяя, такого, как я. Сегодня Пятница. Пятница – это больше, чем воскресенье, потому что завтра суббота. Пятница – это больше, чем суббота, потому что впереди два выходных дня. Пятница – это пятница. Это лучший день среди всех дней недели. И звучит слово «пятница» как-то по божески, милостиво звучит, как бальзам на сердце, как сто граммов водки после трехмесячного воздержания, как шашлык из молодого барашка на берегу реки ЯЯ, как новая баба после жены, как проверенная жена после плохой любовницы. Слово «пятница» у такого разгильдяя, как я, вызывает улыбку и умиление. Работать уже ни фига не хочется, хочется положить ноги на заваленный всякими бумагами и отчетами рабочий стол, заложить руки за голову, думать о предстоящих выходных, потом изучать телефонный справочник на своем мобильном. Куда бы позвонить, с кем бы поделиться своим хорошим настроением?

«Генерала» и сегодня снова не было на «летучке». Видимо, он тоже чувствует Пятницу, видимо, он тоже такой же разгильдяй, как и я. А может, он вчера уехал на охоту. Очень может быть. Ведь мы же (управление) ему четыре дня назад подарили на день рождения мелкокалиберную винтовку, небольшую, с укороченным стволом и оптическим прицелом. До этого мы собирали целое совещание, где, забросив все текущие дела, целый час решали вопрос, что будем дарить «генералу». Пришли к выводу, так как он заядлый охотник, нужно купить ружье. Я подсчитал в голове, сколько может стоить хорошее ружье. Да уж!

- Большому охотнику – большое ружье, - сказал зам по инвестициям, поправив свой черный ремень на белых брюках.
- Нет, - сказала зам по корпоративным вопросам, - зачем ему большое ружье? - Надо купить красивое, маленькое ружьишко, чтобы в квартире было приятно повесить.
- Ружье нужно, чтобы ходить на охоту, чтобы стрелять, - уверенно сказал зам по инвестициям.
- Это правильно, - поддержал главный инженер, - нужно купить хорошее ружье.

Все поддержали:
- Правильно. Точно.
- Нужно купить то ружье, которого у него нет.
- О-о-о! – произнес зам по производственному обеспечению и маркетингу. – Это сложно. У него чего только нет.
- А что вы предлагаете? – спросил его главный инженер.
- Оптику купить… Мелкашку укороченную.
Все:
- Правильно. Точно.
Зам по корпоративным вопросам:
- Я же говорила, нужно маленькое ружье. Короткое.
Вдруг в разговор вклеилась начальник отдела экономического планирования и анализа, у которой дочки на выданье:
- Как представлю, что Вениамин Олегович будет стрелять маленьких, беззащитных зверушек, сердце кровью обливается. Но из маленького ружья ведь сложнее попасть в зверушек?
Всем хотелось улыбнуться, но особым приказом улыбки были запрещены, поэтому возникла нелепая пауза.
- Гм. Охота – это зрелище не для слабонервных, - подытожил главный инженер.
Все:
- Правильно. Точно.

На деньги компании купили ружье, в подотчет. Потом главбух спишет, на то он и главбух, чтобы проводить левые деньги.

В общем, «генерала» на работе нет. Коридоры пусты. Странно, «генерала» нет, и у всех дела находятся вне офиса. Это сталинская система управления: «генерала» нет, и работа стоит. Мера ответственности минимальная. Отложи на завтра то, что можно сделать сегодня, и не проявляй инициативы. Чем меньше делаешь, тем лучше. Работа – не волк, в лес не убежит.

Одним словом «Пятница».

ЭНЕРГЕТИКА.

Я работаю в полувоенной организации. Энергетика – это почти армия. La Grande Armée, гигантская российская монополия, которую Чубайс старается реформировать, разделить… Дележка длится уже не первый год.

Уже года два в каждой Губернии Российской Федерации работает по пять-семь предприятий от большой энергетики, вместо одного. Сетевики, генерация, сбытовики, ремонтники и так далее. По улицам губернских центров ездят теперь по три-четыре «генеральских» «Land Cruiserа», вместо одного. Все «генералы» ходят с охраной, у каждого своя бухгалтерия и казначейство, служба безопасности и другая муть. Бизнес стал открытым. Бизнеса стало больше. Стало ясно, кто – сколько зарабатывает, кто – сколько, куда тратит. Населению лучше не стало, но Чубайс обещал, что станет, потом, когда-нибудь. Энергетических штабов стало больше, соответственно кадровиков, плановиков и других «писателей» в полках энергетики прибыло.

Реформа реформой, а Чубайса, как в народе не любили, так и не любят.
Ненависть населения "реформатор" заработал гораздо раньше "веерных" отключениях электроэнергии в целых регионах…

Обличая и клеймя Анатолия Борисовича Чубайса, всяческие кандидаты разных уровней, записные оппоненты власти без труда зарабатывали себе очки. Но собака лает, как говорится, караван идет.

Чубайс спускает строгие приказы, приказы в виде рекомендаций. «Генералы» их выполняют, кто для галочки, кто для форса. И все заглядывают в рот Анатолию Борисовичу. Он же, правда, умный и толковый. Он же «О-го-го!» Он же может! Он же сила! Он же голова! Вот Ходорковский – это не голова. А Чубайс – голова. И Немцов – не голова. А Анатолий Борисович – голова.

- Никита, нужно срочно писать поздравлялку на «Генерала» МСК «Сибири» Оналова, - позвонила Маша из приемной.
- Имя – отчество?
- Александр Александрович.
- Ок, - сказал я и положил трубку.

Ненавижу писать поздравлялки. Ненавижу. Не могу никогда угодить «генералу», поэтому я всегда пытаюсь спихнуть эту работу на кого-нибудь.
- Департамент по связям с общественностью в головной компании, например, не пишет поздравлялок, - аргументирую я.
Но всем по барабану, что там происходит, кто там их пишет. Главное, что в нашей компании писать панегирики на дни рождения не кому.

… - «желаю успехов в исполнении намеченных планов, осуществления поставленных задач и новых свершений в деле укрепления и развития энергетики» - вот это нормально, - сказала Маша-секретарь. - А вот это: «надеемся на долгое и плодотворное сотрудничество с Вами. Мы ценим Ваш талант, богатый профессиональный опыт и целеустремленный характер. У нас с Вами общее дело – развивать электроэнергетику в регионе. Только совместными усилиями нам удастся поднять отрасль на высокий уровень» Он сказал, что мы ни фига не жаждем «плодотворного сотрудничества». Какой, говорит, у него «целеустремленный характер»? Нет у него характера. Он глупый и бесхарактерный. Почему так ласково? – говорит.

И я бегаю, как савраска. Мне легче написать десять пресс-релизов, три статьи, две одноактных пьесы, чем одно гребанное поздравление. Я уже не убеждаю, что никто этих поздравлений не читает, что никому они не нужны, просто тупо пишу вариант за вариантом, вариант за вариантом. Ношу поздравления веерами – по четыре-пять штук. Тупо – без нервов. Иной раз уходит несколько дней на согласование. На новый год, например, мы начали писать поздравления в ноябре. Долго согласовывали, правили, выверяя каждое слово. К нам уже валом валили поздравлялки от коллег и партнеров. Поздравлялки, которые «генерал» даже не перечитывал. Он читал начало, где было написано, кому адресовано, и конец, где написано - кто. Несколько секунд глядел на открытку издалека, потом «ложил» в сторону, звонил (ударение на первый слог) Маше и просил забрать. Мы же готовили свое поздравление. Согласовали наконец-то текст в конце декабря, и тогда встал вопрос, на чем же печатать, не будем же покупать простые открытки с Дедами Морозами. Я бы так и сделал. Но «генерал», по подсказке начальника ПТО, настойчивой Тонечки Филовой, у которой муж руководитель издательства, решил, чтобы было круто. И мы заказали фирменные открытки в издательстве мужа Филовой. А где же еще? Мне было по барабану. Фирменные открытки тоже долго согласовывали, потратили деньги, оперативно напечатали. «Генерал» подписал. Но на пороге уже был Новый год. Пришлось отправлять экспресс-почтой. Большой вопрос – дойдут ли они во время. Но главное, было всё красиво, со вкусом, хотя всё равно секретари, после того, как кипу открыток им возвращают «генералы», бросают их в мусорные корзины, или в лучшем случае отдают их пресс-секретарям, передавая им слова «генералов»: «Вот, учись писать поздравления!» И пресс-секретари «учатся», списывают друг у друга поздравлялки, мешают их, режут, делают монтаж, коллаж и «ложат» на утверждение «генералу». Поэтому, в принципе, по всей стране все поздравлялки похожи одна на другую. Потому что писать поздравлялки редко кто любит.
«Пусть в Ваших домах царит мир и согласие, а Ваша жизнь всегда остается наполненной пониманием и поддержкой единомышленников!
Энергии, тепла и благополучия!»

НОВАЯ ФОРМА СОВЕЩАНИЙ.

- В начале было слово. И слово было «…», из трех букв, матерное, - такие мысли пришли мне в голову на первом селекторном совещании, которое началось, как обычно во вторник, в 8:00.

Мы всей «командой» сидели в большом зале для селекторных совещаний, столом. Во главе - «генерал». Мы слушали доклады филиалов по аварийности.

- Аварийность в этом году у нас большая, несоизмеримо большая, из-за аномально-низких температур зимой, из-за гроз с сильными порывами ветра в мае-июне.

Мы сидели, зарабатывали геморрой, простатит, искривление позвоночника, неврозы и другую мудотень.

Я скучал. Подо мной шевелился стул, когда по улице проезжал трамвай. Я жопой чувствовал, с какой периодичностью ходят трамваи по площади Дзержинского.
Вдалеке, на том краю стола скучала главбух. Я подумал, вот было бы здорово, если бы она, Настасья Георгиевна, нырнула сейчас под стол, пролезла бы ко мне 10 метров, которые нас разделяют, и отсосала бы. Настасья Георгиевна маленькая жгучая брюнетка с пухлыми влажными губами. Она бы быстро добралась до моей Камчатки (я сижу на противоположном краю стола от «генерала»). Такая у меня судьба.

Я размечтался. Ощутил, как мой член упирается в крышку стола. Вроде никто не обращает на меня внимания. Никому до меня дела нет. Каждый думает о своем. Я стал дрочить. Дрочил так, что шкурка заворачивалась. Дрочил и смотрел на Настасью Георгиевну. Дрочил минут пять. «Генерал» остановил доклад и начал свою речь:

- В том плане, который, чисто, конкретно… Здесь как ситуация изменилась?

А я дрочил. До моего доклада было еще далеко. Истратить время на онанизм – это очень даже рационально.

- Настасья Георгиевна, вы прекрасны! У вас потрясающая жопа. Нет, вы не вислозадая. Нет! У вас очень мягкая, аппетитная попка. Я хочу проникнуть внутрь её. И груди у вас отменные, два больших французских яблока! Дайте, я вам засажу по саму рукоятку!?

Я кончил. С полминуты посидел с закрытыми глазами. Открыл и увидел… Блин, все присутствовавшие на совещании сидели, закатив глаза, и дрочили. Мужчины онанировали, женщины мастурбировали. Громче всех это делала Настасья Георгиевна. Ей даже «генерал» сделал замечание:

- Потише, Настасья Георгиевна, потише! О-о-о! Настасья Георгиевна, это самое лучшее совещание за два года, что я руковожу этой компанией…

Селекторное совещание превратилось в Содом. Я заглянул под стол, пытаясь определить у кого из мужчин самый большой член. Самый большой член был у начальника службы безопасности Сан Саныча. Его достояние упиралось в коленку сидящей напротив Натальи Александровны, зама по корпоративным вопросам, отчего она пришла в неописумый восторг. Я стал внимательно разглядывать женские богатства. Говорят, все бабы снизу одинаковы. Неправда. У каждой – свое лицо, снизу. Лучше всех смотрелась снизу Василиса Марковна, зам по финансам. Мне даже захотелось ее потрогать. И я не удержался, подполз к ней, шире раздвинул ноги, нащупал волшебную кнопочку величиной с семечко подсолнуха и несколько раз нажал. Василиса Марковна вдохновилась больше. Я притронулся языком к этой волшебной кнопочке и пощекотал ее. Василиса Марковна спустилась ко мне под стол, ничего не говоря, вязла мой член в руки, сказала: «Боже мой!» и воткнула его чуть пониже своей волшебной кнопки.

В половине девятого селекторное совещание закончилось. Все остались довольны.

- Часиков в 10 еще раз повторно соберемся, обсудим, - сказал «генерал», застегивая ширинку, - момент очень серьезный. Хорошо бы финансистам к 10 часам определить сумму кредитного портфеля. В общем-то, кредитный портфель не обременителен в случае принятия нормального тарифа. Но… Не факт, что это состоится. Определенные сложности есть. Полчаса отдыхайте.

В 10:00 Содом продолжился. В итоге к обеду я не чувствовал ног. Нужно было ехать забирать из химчистки пуховик и пиджак. Я еще раз вспомнил про волшебную кнопку Василисы Марковны. Надо почаще заходить к ней в гости в кабинет, у нее там кондиционер.

Думаю, совещание в новой форме очень даже приемлемо. Как тебе кажется, дорогой читатель?

БЕРУ.

Я сегодня не попал на последнее селекторное совещание, которое проводил Красноярск для начальников отделов по связям со СМИ и начальников отделов кадров. Не попал, потому что просто забыл, забыл, что оно будет проходить сегодня в 14:30. Оля, ИО начальника отдела кадров с какой-то тайной радостью мне сообщила в 17 часов о том, что мое селекторное закончилось полтора часа назад.

По телефону:

- Никитка, а тебя, чё не было на селекторном?
- Блядь…
- Ну, главное – все только твои вопросы были по ПР.
- Забыл, блин! А вопросы мне лично задавали?
- Да, задавали. Но я ничего не отвечала.
- Понятное дело. А чё так поздно мне сообщила?
- Я была у «генерала» перед совещанием. Он меня отпустил, и я побежала…
- Да, блин! Понял, спасибо, что сообщила…
- За что спасибо?
- Да ладно.

Я, не закончив разговора, отключил телефон. Видимо, Оля обиделась на то, что я сегодня на первом совещании совокуплялся с другой. Ну, не вставал у меня на Олю. Я мог обнять её в коридоре, имитировать, что трогаю у нее между ног. И только. Тяжело ей было меня позвать на совещание? Никто её не слышит, микрофоны не включены, можно было мне позвонить. Фигня, конечно.

Сегодня день какой-то сумасшедший: с утра дрочим, днем в редакциях хохочем… Я согласовал сегодня разворот в газете «Базар Онлайн». Там мне обаятельная Юляшка, 90-60-90, директор рекламного отдела платит «откаты», по 7 процентов со стоимости материала. А что? Я беру. Почему не брать? Мало того, я работаю только с теми газетами, которые платят «откаты». Когда-то год назад, трудясь на другом предприятии до реформы, я проводил ПР-кампанию. Обошлась эта затея компании почти в 1 000 000 рублей. Я не мыслил взять оттуда ни копейки. У меня в голове такого даже не было. Я слышал, что берут какие-то «откаты», но сам даже не думал об этом. Я был честный ПР-щик. Мы ведем ПР-кампанию, всё чинно, красиво, по настоящему. Результат на лицо. Это заметили все. В «десяточку» попадала кампания. Вдруг «генералу» кто-то шепнул. Шепнул тот, с кем я мало работал. Мол, Никитка-то ваш откатики, видимо, берет.

- Так видимо, или берет? – спросил тихо «генерал», который очень любил такого рода откровенности. У него в крови докладные, объяснительные и нашептывания. В 37-м его папа расстреливал моего деда.

Он вдохновился доносом и публично меня опустил, назвал «скотом», «вором». Я вышел с совещания, не стал разбираться, кто меня оклеветал. Это была последняя стоящая ПР-кампания на том предприятии. После этого «генерал» мне ни раз напоминал об «откатах». Спустя полгода, осмыслив всё, я просто стал брать «откаты». Назвали груздем, полезай в кузов. Лишние пять-шесть-десять, а то и сто тысяч не помешают. Что я буду надрываться на ПР? Меньше работаешь, меньше ответственности, меньше получаешь по шее, крепче сон.

Поэтому, работаю мало и беру, дорогие мои читатели, беру.

БЕРЕТ.

8:00 Я собрался уезжать в Москву. Никому еще не сказал, но сам для себя собрался.

8:30.
Конец! На хер! :))
Какое мне дело до аварийного запаса? 13+6… Зачем мне эта арифметика?
Время идет. Трамваи ходят. Стул подо мной трясется:)

8:40
О, да! Мне по электронной почте пришло приглашение на «Демократию.DOC». В сентябре. Недели две назад пригласили на Любимовку. Елена Ковальская. Тоже в сентябре. Конечно же буду. Должен быть. Обязан. :)))))

- На первое число 556 тысяч… И плюс получили 495 тысяч.:(

Как не скучно людям вращаться в цифрах? Бедные бухгалтера, плановики, финансисты и прочие цифровики и чисельники. Я вами восхищаюсь. Я жалею вас. Пусть ваша заработная плата значительно выше моей. Но всё-таки – я жалею вас. Я люблю вас, когда вы кидаете мне на банковскую карточку мои честно заработанные деньги. Конечно, вы считаете меня бездельником, это ваше право. Я вас считаю самыми настоящими трудягами, добывающими в поте лица свой хлеб.

Предложат мне повысить оклад в два-три раза, чтобы я остался здесь, останусь ли я?

Нет, ни фига! Ребята! С меня будя:( ! Не останусь. Не в деньгах счастье:(… Нет, конечно, в деньгах… Но в тоже самое время – не в деньгах. Нет, счастье, безусловно, зависит от денег:)… Но не в деньгах счастье:(…Не в них. Блин, я, конечно, очень люблю деньги, и призываю их к себе, маню, думаю о них, но… Ай, ладно! Деньги – это здорово:). Деньги нужны людям. Я люблю деньги:)! Но помимо денег нужно еще кое-что. Не останусь. Нет. Да и не удвоят мне оклад. У меня по Томским меркам – и так большой. Две штуки в месяц на руки. Не всякий начальник пресс-службы в Томске такие деньги получает. Я люблю деньги:)…

9:07
- Какую кашу мы сварили из бизнес-плана на будущий год!!! – «генерал» метал по сторонам метафоры.

Забрасывал затертыми образами плановиков:
- Мы же кровеносные сосуды прогресса… Мы должны жить по доходам!!! Мне вчера из Красноярска вчера звоня/т (ударение на второй слог, прогресс – пр. автора)

9:10
- И не надо ничего перечислять. Я еще раз говорю. Послушайте… Хорошо. Вот смотрите. Вы так всё героически напланировали. Дальше что?

9:21
Я чувствовал жопой, как по площади идет очередной трамвай.
Передо мной лежит счет на 32 000 рублей. Нужно оформить заявку и поставить на проплату.

9:34
Тариф всё еще не принят. Не прошло и полгода, а мы работаем по старому тарифу. Почему? Документы не собраны? Плохо поработали? Предвзятое отношение региональной энергетической комиссии к нам?

- Я знаю:)! Я знаю! Нет ничего проще! Нужно председателю региональной энергетической комиссии дать на карман. :) Он берет. Я знаю это по прежней работе. Руководство той компании тупо давало на лапу председателю. И он брал. А как не брать? Если не брать – люди не поймут – и придется менять работу.
Помню слова прежнего «генерала»: «Мы ему зря платим что ли?» :)

ПИСЬМА

Проверил электронную почту, прочитал письмо друга из Москвы, который рассказал мне о текущих событиях, о том, что к нему приезжал наш общий друг Вовка.
- Грядущий отпуск греет душу, - писал он, - хочется простого сибирского
общения и природы:)
В конце добавил:
- Квартиры за год в Москве выросли в 2 раза! Жопа! И так тяжело было о
квартире думать, Никита, а сейчас и мечтать уже нерационально:((
Вот такое херовое лето.
Мировой и скромный парень, Диман:))

- Всё будет ХОРОШО! ДИМАН! ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО! Я понимаю, что не оригинален, но ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, не смотря, на повышение цен и другую херню! Мечтать полезно.

Ваш Степанков.

ПЕРНУЛ, ЦЕЛОВА И НАСТОЯШИЙ ГЕНЕРАЛ.

«Генерал» спокойно заметил:
- Не может быть, чтобы одна нога была чистая сухая, а вторая… гм… в «нехорошем». В таком случае будут обе ноги в… «нехорошем»…

Я громко чихнул и от сильного напряжения громко пернул. Все присутствующие на совещании, как по команде, повернули головы в мою сторону. У всех лица серьезные, озабоченные, всевозможные морщины на лбах собраны, как будто идет военный совет в Филях, как будто решается судьба Отечества. Я только скромно улыбнулся, пожав плечами.

Заседание продолжалось.

- Уже… Как бы… То есть… Нормально…
- То есть… Это тоже вопрос… понятно…
- Я говорю, то есть… Как бы… Вроде бы…

- Я превратился в дерево. Я превратился в дерево.
Я знаю, это дерево не проживет и недели…

Секунды-идиотки кружат по циферблату.
- То есть?

Я вчера взвесился на улице за 5 рублей. Блин, мой вес нынче 94 кг. Я поправляюсь. С марта месяца я набираю килограммы. :( Я жру всё подряд. Жру супы на первое, ем картошку с мясом или рис с рыбой на второе, блин, салаты уплетаю только «шуба заворачивается»…

Вчера ночью раздается телефонный звонок. Я вскакиваю с дивана, смотрю на часы – 12 ночи. Говорю: «Блядь!» и беру трубку.
- Да, слушаю.
- Здравствуйте, товарищ Степанков! – так Сашка Накатов всегда прикалывается. Сашка Накатов – это мой друг. Ему за сорок. Он директор местной хоккейной команда, старый вор и бездельник, как я его в шутку называю. На продажу он возит из Мариинска спирт цистернами. Сашка хороший парень: пьяный – щедрый, трезвый – жадный, но всегда веселый.

- Разрешите обратиться, товарищ Степанков?

- Обращайтесь, товарищ Накатов, - подыграл я ему.

- Целову с Нефтехима убрали…

Оля Целова – это высокая горбатая, приятная на вид дура, которая руководила пресс-службой Нефтехима после прихода московского «варяга» для руководства предприятием и моего ухода. Она убрала всех моих людей, сократила, набрала своих. Отдел от этого стал работать только хуже. Но это мое мнение. Сначала у Оли Целовой тяжело строились отношения с новых «генералом» из Москвы. Но потом она пару раз у него отсосала, один раз подмахнула и всё пошло, как по маслу. Но полгода назад власть сменилась.

- Убрали, и объявили конкурс. Ты не хочешь, Никита? – продолжил Сашка.

- Я чё похож на идиота? Сколько мне там предложат?

- Ну, штуку, наверное.

- А я здесь в городе получаю две.

- Вот, блин, возьми меня к себе водителем:)

- Да и к тому же Нефтихим в 30 километрах от города. На фиг мне это надо!? Ездить туда каждое утро. Нет, Сашка. В одну и туже воду два раза не ходят. Я уже всё взял оттуда. Еще суд им проиграл на 130 штук. И отдавать всё равно не собираюсь...

- Ну, да, конечно, зачем тебе это? Всё равно порадуйся… :) Новый «генерал» её выпнул…

Я еще раз взглянул на часы:
- А чё ты так поздно звонишь?

- Радостную весть узнал, решил поделиться.

- Не знаю. Мне чё-то не радостно. Человек полетел с работы. А чё, кстати, у нового «генерала» она отсосать не могла?

- Не знаю. Мне Бляров сказал, что Ольгу убрали.

Владимир Иванович Бляров – это бывший генерал ФСБ, настоящий генерал, большой, толстый, которого по старости шесть лет назад списали в заместители на Нефтехим.

- Прикол расскажу, - продолжил Сашка, - Бляров сейчас, знаешь, кем работает?

- Кем?

- Директором столовой.

- Ни фига себе! Чё он так опустился?

- Дочку надо поднимать. У нее трое детей. Ни она, ни муж работать не хотят.

- Вот, блин! Жалко Владимира Ивановича, хоть мы с ним и враждовали. Вот она судьба генеральская! Закончить жизнь свою директором столовой. Раньше офицеры стрелялись в таких случаях.

ОПОРЫ,

- Нужно говорить о перспективах… О них, ёлки-палки! А где они? Как их потрогать?

Ощутить бы на себе или под собой хотя бы одну перспективу, - так думал я на координационном совете. Думал не о том, что нужно, думал о всякой всячине.

- Разъяснить целевой аудитории решения… Президента и Правительства…
Электроэнергетика остро нуждается в инвестициях… Бля! Ты меня слышишь? – спросил Виктор Касьяненко, руководитель координационного совета.

- Слышу, слышу.

А в моей голове вертелось:
- Никита бы засадил вон той. А-а! Никита бы засадил! Так засадил! По саму рукоятку. Она, видишь, как глазами стреляет. Красивая. Но фамилия у нее Бедарева. От слов «беда» и «рева». Но она не похожа на свою фамилию ни капельки. – Так думал я. Меня зовут Никита Степанков.

- Почему вы отказываетесь от совместной пресс-конференции? – резко звучал вопрос Виктора. Он был лет на 8 меня старше, но мы всё равно с ним были практически на равных. Не одну бутылку вместе выпили. Хотя пить с Виктором постоянно, значит превратиться в пропащего алкоголика, потому что пьет он часто и до чертиков.

- «Рекомендовано» не значит «приказано». Мы.… То есть, я и «генерал» не считаем целесообразным проводить совместную пресс-конференцию, - твердо сказал я.

- Везет вам, - смягчился Виктор, - А у нас почти в приказном порядке, хотя в начале написано «Методические рекомендации»…

Мы с Виктором Эдуардовичем Касьяненко с недавнего времени работаем в разных компаниях. Раньше он был моим руководителем, а теперь я ему не подчиняюсь, так что извините. Я умываю руки. Такова реформа электроэнергетики: разделение по видам бизнеса, демонополизация. У каждого свой карман: у сетевиков свой, у генерации свой, у сбыта свой. И в мой карман не нужно заглядывать. Зачем нам пресс-конференция? Не нужна нам пресс-конференция.

Я поднялся со стула, прошелся от стены к стене, остановился, сделал умное лицо и сказал:
- У всех свои проблемы. Я пойду делать отчет о прошедших, якобы, образовательных семинарах и о двух координационных советах, вчера и сегодня.

- Мне отправишь. Я дополню, и будут у нас с тобой полноценные отчеты, - хитро улыбнулся Виктор.

- Ок!

Я подумал:
- Хитрюга! Но основе моего отчета свой сделает. Да и ладно. Мне это уже безразлично. В департаменте по работе со СМИ в РАО с Нагогой у меня отношения выстроены. Да и теперь мне уже всё безразлично, по барабану, я делаю свой дембельский аккорд.

Перед тем, как уйти, я еще раз посмотрел на Бедареву. Она вчера, когда мы были наедине, сказала, что ей 23 года. Всего 23, с ума сойти. Молоденькая. Я представил её груди. Небольшие, но крепкие. Попытался разглядеть под джинсами ноги. Две стройные опоры, которые уже не первый век поддерживают нашу пропащую цивилизацию. Две красивые прямые опоры, между которыми пробегают невидимые линии электрических разрядов, которые заставляют мужчин сходить с ума, превращаться в генераторы, заряжать женщин энергией, благодаря которой их кожа бела, их глаза блестят, их настроение хорошее. Контакт между мужчиной и женщиной при большом напряжении, которое не выдает ни одна электростанция мира… Такое напряжение способен давать только мужчина, только самец. Зарядив женщину энергией, я думал только о том, чтобы зарядить энергией себя. И ел, ел, ел. Я всегда и много ем после секса.

Настя с улыбкой сказала:
- Заходи.

- Ок.

- Нужно говорить о перспективах…

Я улыбнулся и вышел.

ЦИФРЫ.

«Генерал» у меня становится продвинутым. Научается понемногу красиво, складно говорить. Постепенно становится меньше слов-паразитов: «как бы» и «то есть». «Ложить» из его уст слышится всё реже и реже. Перспектива вырисовывается, однозначно.

В его глазах появилась уверенность. Походка стала тверже. Только он, как прежде сутулится. Но это можно исправить. Все молодые «генералы» поначалу сутулые. Они же пробивают себе дорогу, добиваясь своего «генеральского» кресла, используя различные ресурсы: стукачество, жополизство, подсиживание, доносительство, втирушество, подхалимаж, - и всё это в «поклоне с прогибом». Они дарят дорогие подарочки, улыбаются, а-ля Абрамович и хлопают в ладоши, когда нужный человек скажет какой-нибудь бред, - и всё это в «поклоне с прогибом». Положение их выпрямляет. Место и должность меняют человека.

- Давайте по существу… цифрами апеллировать…

И цифры, цифры, цифры… «Генерал» тоже цифра. Цифра «1». Главный инженер – цифра «2». Сплошные заместители и начальники отделов тоже цифры. И я цифра. Неоднозначная, некруглая. Меня можно делить, умножать, прибавлять, отнимать, возводить в степень, дифференцировать, интегрировать, логарифмировать, затирать, зачеркивать… Меня можно, но осторожно. А лучше вообще не трогать, от греха подальше. Вот «генерал» меня и не касается уже месяца полтора. Я варюсь сам в своей математической каше, и делаю из цифр литературу. Мне по барабану, я отправляю в Красноярск и в Москву ежедневные отчеты, затыкаю дыры, как хорошо умею. Как говорит мой начальник из Красноярска, куратор моего направления, Олег Кобелев (хороший, кстати, человек): «Настоящий ПР-щик может не уметь делать ПР, но он должен вовремя и в полном объеме делать отчеты :))». Вот я и делаю отчеты. Хотя и ПР-компании – это тоже здорово. Я очень люблю и умею делать хороший ПР! :(( Но годовой бюджет мой оставляет желать лучшего, поэтому я делаю только отчеты, заказываю раз в неделю имиджевые статьи, и, собственно, всё.

Я цифра. Я завидую цифре «0». Она круглая дура, но в то же самое время значимая. У нас в компании много "0" - «нолей». Когда они находятся рядом с «генералом», с «1», он становится в десять, сто, тысячу раз сильнее и больше. Такая система – рядом с единицей всегда должны быть ноли.

PS. Цифры должны быть необязательно полными или большими/завышенными, важнее, чтобы источник был авторитетным… Чем мощнее единица, тем больше нолей. Это называется - команда.

ДЕРЕВЯННЫЙ ПО ПОЯС.

Я, Никита Степанков, чувствовал, как день от дня деревенею под напряжением электроэнергетических будней, с отключениями и инцидентами, с неутвержденными тарифами и технологическими присоединениями, с решениями Советов директоров и Собраниями акционеров. Мои пятки понемногу пустили корни. На ногах стали расти листья, которые невыносимо больно было срывать. И я стал их брить «Жиллетом» (реклама!). Но бритва быстро тупилась, а листья росли ежедневно, как будто по заказу, и пахли, если принюхаться, лесными орешками. Мне было тяжело ходить с разросшимися в разные стороны сантиметров на двадцать корнями. У меня уже давно в шкафу кабинета, на всякий случай стоял топор. Простой топор, которым рубят дрова. Я понимал, что не время еще рубить корни. Нужно выждать. За время своей работы в Томске, я научился самому главному – ждать. Хотеть и мочь – я умел всегда, а вот ждать научился только в Томске. Я стал деревянным по пояс. Но это дело поправимое, - думал я. Главное сберечь голову.

В кабинет зашла Татьяна Прокопьевна, принесла документы из канцелярии и сразу заулыбалась:
- Ой! Какой запах у вас в кабинете!!! :) Какой туалетной водой пользуетесь, Никита Сергеевич?
Я, не отрываясь от экрана компьютера, ответил:
- Lacoste.
- О, прекрасный вкус! И знаете, так… лесными орешками пахнет… ненавязчиво так.
Я пожал плечами.

Решение было принято. Всё просчитано до мелочей. Но сейчас меня мутило от мысли, что я пахну лесными орешками, что я деревянный по пояс, что я часть сообщества технорей и инженеров, от которых каждый день воняет потом и луком, а по понедельникам перегаром. Я смотрел на них с неприязнью. Понимали ли они это? Видимо, да. Потому что со мной мало кто разговаривал. Меня считали замкнутым и одиноким. В пятницу перевелась на другую работу в Красноярск Арина Абызова, ведущий специалист отдела управления персоналом, последний человек с кем я мог быть откровенным. Больше идти было не к кому. К Тонечке Филовой? Скучно. О чем с ней можно поговорить? О производстве. О том, что «генерал» загружает ее бедную работой. На что она может пожаловаться? На то, что главбух совсем офигела, все документы возвращает назад, не визируя. Скучно.

Надо сказать, скука была неотъемлемой частью работы, которую я делал. Я скучал, когда придумывал ПР-кампании, когда писал пресс-релизы, когда проводил брифинги, когда общался с журналистами, когда пил с редакторами. Я не скучал лишь тогда, когда два раза в месяц, всунув в банкомат свою банковскую карточку ГАЗПРОМБАНКА (за рекламу потом возьму), обнаруживал на своем счете пятизначную сумму денег. Денег небольших, но таких приятных, таких хороших, новеньких, со специфическим запахом. Я был рабом денег. И в этом признавался, не скрывая, не стесняясь. Я ненавидел «генералов», но очень любил деньги, которые ему платили эти руководители – эти пластмассовые, игрушечные «генералы». Поэтому я всегда пускал корни. Но при этом в шкафу кабинета всегда держал топор, так, на всякий случай.

ПРОСТИТЕ МЕНЯ!

Долго запрягаю, видимо, быстро поеду.
В столицу собираюсь уже 10 лет. 10 лет – по чеховски «В МСК, в МСК, в МСК!»
Теперь и цель близка, и друзья уже там. Всё запланировано на конец августа. Остановить процесс сможет только смерть. Но я боюсь. Боюсь срыва. Нужно отрубить все корни, продать всю недвижимость и в путь.

Я боюсь, что мне уже не верят.

МУЖИК.

Вчера выбрил наголо пах и муди. :) Первый раз в жизни. Так, что-то взбрело в голову, и выбрил. Сначала стриг, потом брил. Долго брил, затупленное жиллетовское лезвие после процедуры выбросил. Выбрил, значит, подошел обнаженным к зеркалу и любуюсь. Красиво! Блин! Глаз радуется. Гладенько! Руке необычно и приятно. Стоял так минут пять перед зеркалом, и вдруг посетила меня одна чумная мысль:
- Бля, Степанков, теперь ты похож на пидора! Бля! :(

Ушел от зеркала, лег на диван, стал рассуждать:
- Неужели я, правда, теперь похож на пидора? Но я же не пидор, на самом деле…

Лежу, сам рукой в мудях трогаю, а там всё гладенько, аккуратненько, бля. Надел джинсы, рубашку, вышел на улицу. Иду по улице. Смотрю, местная братва сидит, знакомые мои, когда я бухал, посиживал с ними иной раз, денег у них, как правило, нет, и они с удовольствием принимали меня в свою компашку, когда я покупал литра три пива.

- Как дела? – пожимаю им по очереди руки.
- Херово, - отвечает один из них.

Я даже забыл, как их зовут. Они меня знают, я их знаю. Знакомились, но у пьяного память короткая. Думаю, и они не помнят, как мое имя.

- На бутылку не хватает? – спросил я.
- А ты догадливый, – засмеялся один из братвы.
- Сколько?
- Тридцатки.
- На – держи.

Я вытащил из портмоне тридцатку и дал одному.

Пацаны сразу от радости вскочили. Один из них хлопнул меня по плечу и громко сказал:
- Бля, ну ты брат – мужик!!! Век тебя не забудем.
- По пацански, по нашему!..

Я улыбнулся и пошел к своему подъезду.
- Я мужик, брат, пацан, наш… И на пидора совсем не похож.

МАМА И ДОЧА В МАРШРУТКЕ.

Еду в маршрутном такси. В ПАЗ-ике, проще говоря, на русском языке. Для Томска, вернее, все маршрутные такси – ПАЗ-ики, потому что других в сем городе нет.

Едем на 22-м маршруте до «ПЖРТ-э». Так эта остановка называется. Мало кто знает, как эта аббревиатура переводится. Но все знают остановку «ПЖРТ-э».

Ну, в общем, едем спокойно на ПАЗ-ике. Человек пять нас едет. Все сидят. Всё спокойно. До вечерного «часа пик» далеко – часа два. Волнуется один шофер, что пассажиров маловато. Потому, ждет на каждой остановке подолгу. Но желающих уехать от этого становится не больше.

На одной из остановок, где-то в районе Телецентра, влезает в нашу маршрутку мама с дочей. Сразу стало понятно, что они мама с дочей. Обе на одно лицо, примерно одинаково, недорого, но прилично одеты, обе 150 см ростом. Мама уже 150 кг. Доча еще только 100. Но перспектива на лицо, так как ей годков 20-22. Лица у обоих круглые, крупные, румяные, обаятельные. Зашли они, стало быть, в пустую маршрутку. Сели на сиденья, прямо напротив меня. Не знаю, почему. Сидят. Беседуют. А потищем сразу завоняло на весь салон. Не знаю от дочи или от мамы, но смердило так, что головами завертели и зачесали носы все немногочисленные пассажиры маршрутки. А мама с дочей, как ни в чем не бывало.

МАМА: Вчера вечером глядела программу Малахова…
ДОЧА: Чё?
МАМА: Программу Малахова глядела… И сегодня утром повтор был… Снова глядела… Психологического характера…
ДОЧА: А-а-а! Я пропустила. Жалко.
МАМА: Так вот, там говорили, чтобы похудеть – нужно ничего не жрать… не есть днем, а на ночь выпивать столовую ложку кефира…
ДОЧА: Мало, мам… Столовую ложку… Хотя бы стакан.
МАМА: Нет, именно столовую ложку. И не больше.
ДОЧА: Издевательство.
МАМА: Такая диета.
ДОЧА: Так не бывает, мам.
МАМА (поправив титьку): Значит бывает. Малахову я верю.
ДОЧА: И чё ты? Пробовала?
МАМА: Когда? Вчера только эфир был. Сегодня повтор. Только собираюсь.
ДОЧА: И чё – правда, будешь?

Мама пожимает плечами.

ДОЧА: Шибко мало! Хотя бы стакан…
МАМА: Согласна. Конечно, бред. Столовая ложка! Чё я похожа на дуру!?

А потищем смердило на всю маршрутку, толи от дочи, которая килограмм 100, толи от мамы, которая – под 150.

Доча сказала: «Жалко я вчера просмотрела программу Малахова…»
Мама добавила: «Очень полезная программа…»

Была моя остановка. Я вышел.

СТОМАТОЛОГИ-ТЕРАПЕВТЫ И СТОМАТОЛОГИ-ХИРУРГИ.

Все выходные у меня болел зуб. Болел так, что хотелось выть, хотелось
выскочить два раза в окошко, и в небо. В субботу, воскресенье уколы
Ревалгина, которые ставила мне Женя, были для меня нормой. Таблетки
Темпалгина я жрал десятками. Но, несмотря на это, флюс под верхней губой
становился всё больше и больше. Женя в субботу сказала, что с опухшей губой
мне даже лучше. «Пасибо! - сказал я, - но не легче от этого…»

Нужно отметить зубы у меня не болели лет 10, с армии. Там мне выдернули два
коренных зуба, хотя их можно было без проблем лечить. Но лечить в армии
некогда и некому, поэтому зубы с кариесом просто дергали.

Теперь я завсегдатай стоматологических кабинетов, каждый год хожу на
проверки. Уже четыре года стоматологи хвалят меня за порядок во рту.

Тут я решил перед поездкой в Москву сделать всё возможное. Мне многие
говорят, что в Москве зубы лечить очень дорого. А у меня на переднем
наращенном 6 лет назад зубе материал стал тускнеть, слабеть и весной
откололся маленький кусочек. Почти незаметно, но неприятно. Я решил
опередить события и укрепить эту «однерку» левую, либо, если врач скажет,
что бесполезно, тогда поставить новую коронку из металлокерамики. Пришел к
терапевтам-стоматологам в 10-ую поликлинику. Большой рукастый врач
предложил мне поставить штиф и с той стороны залепить световой пломбой.
«Посмотрим, что получится. А потом отправлю вас к ортопедам, если
потребуется коронка» - добавил он. «Ок» - сказал я.

Всё нормально. Зуб без нерва, мертвый. Сверлил он не больно. Только воняло
ужасно, жжеными дроблеными костями.

Вкрутил штиф, поставил световую пломбу, взял с меня 900 рублей. «Решай,
говорит, идти к ортопедам или нет…» Я спустился на первый этаж, полюбовался
зубом в зеркало, почти не отличается от своих родных. Пришел домой, показал
жене. Она сказала: «Зачем тебе сажать на такой хороший зуб коронку?» Я
согласился. Зачем?

На следующий день, в субботу у меня под верхней губой получился флюс, и
ужасно заболело. Я терпел все выходные. В понедельник злой пришел к
большому рукастому терапевту-стоматологу. Он с порога отправил меня делать
снимок. Снимок показал, что штиф стоит, как положено. Стоматолог, не
извиняясь, с улыбкой потер руки и сказал: «Наверно, от старой пломбы крошка
попала. Вам к хирургу сегодня… Резать, резать и еще раз резать» Я зло
сказал: «Пасибо! Это врачебная ошибка?» «Почему ошибка, - отпарировал он, -
зуб может по разному реагировать на штиф» Я пошел к хирургу. Там худой
маленький хирург-стоматолог усадил меня в старое кресло и радостно сказал:
«Будем резать, резать… вы новокаин хорошо переносите?» «А что – лучше
ничего нет?» - спросил я. «Французская есть анастезия… 120 рублей» «Ок!
Колите французским», - сказал я и достал из портмоне деньги.

Он поднес ко мне шприц. Игла была перед моим носом. Такая маленькая, острая
и беспощадная. Он сказал: «Откройте рот. Шире. Вот так. Будет немножечко
больно» И воткнул иглу в десну над «однеркой» слева. Я завыл от боли. Он
впустил в десну лекарство, вытащил иглу и сказал: «Сплюньте» Я сплюнул и
три раза сказал: «Блядь!» Он сказал: «Вот так бывает. Нужно за зубами
следить. Посидите в коридоре» Я, выходя в коридор, не выдержал и сказал:
«У меня 10 лет не было проблем с зубами, а тут ваш рукастый здоровый
терапевт штиф мне поставил…» «Бывает, бывает» - вытолкал меня в коридор
хирург и позвал следующего пациента. Я сидел в коридоре, ждал, чувствовал,
как немеют мои губы, флюс и нос, смотрел на других посетителей. Все, в
основном, пожилые тети и бабушки. «Вам укол поставили?» - спросила бабушка
с большим флюсом на щеке. Я махнул головой. «Вы зуб дергать?» - не
унималась она. Я покачал головой. Все ждали. Потом хирург стал приглашать
по одному. В основном все дергали зубы. Худой хирург дергал зубы быстро.
Бабушки и тетушки заходили в кабинет с волшебным старым креслом минуты на
две и выходили оттуда с кровяными ватками. Я ждал, боялся, а вдруг резать
еще больнее, чем ставить анестезию. Очередь дошла до меня. Худой хирург
усадил меня в старое кресло, я посмотрел на плевальницу и думал: «Сколько
вырванных зубов брошено в эту плевальницу за то время, которое она
существует?» Худой хирург взял в руки маленький скальпель, я от страха
закрыл глаза. Он резанул. Не больно, блин. Я сплюнул, когда он мне сказал.
Хирург добавил: «Вставайте» Я спросил: «Всё?» «Таблетки еще выпишут… и всё»
Мне выписали таблетки. Я зашел в аптеку, купил на 200 рублей лекарства.
Одно из лекарств оказалось антибиотиком. Ну да ладно!

Через полчаса начала проходить анестезия и слезы боли потекли из моих глаз.
Нет, я, конечно, не плакал… Просто слезы бежали сами по себе. Боль ужасная!
Я еле дошел до дома, плюнул на свой «сухой закон», открыл бутылку
украинской водки «на бруньках», подаренную мне на Новый год. Налил до краев
большую фарфоровую кружку. Вошла почти треть литровой бутылки. Открыл
холодильник, достал кусок соленого сала, аккуратно отрезал хороший ломоть с
палец величиной, отломил кусочек черного хлеба от каря. Зажмурился, залпом
выпил водку, перестал дышать, на несколько секунд весь ушел в себя.
Выдохнул. Закусил хлебом и салом. Вдогонку выпил обезболивающие и
антибиотики, которые купил в аптеке. Лег спать, сначала пропотел. К 11
вечера меня стало морозить. Я включил масляный обогреватель, укутался в
одеяло.

Встал в 7 утра. Было значительно легче. Нужно идти на работу. Зубы 10 лет
не болели.

СТЕРЛЯДКА… А ДОЖДЬ ПЛАКАЛ.

У меня очень мало друзей. Почему? Потому что я неугодливый, строптивый, упрямый, грубый, и при этом всегда говорю правду, свою «правду». Говорю, что думаю. Редко могу сдержаться. Поэтому меня не все выносят. Да и я не стараюсь приближаться. Я как русский кулак – «ВСЁ САМ». И посею сам, и пожну сам, и съем сам, и другим не дам.… Это, безусловно, не совсем нормально – в нынешний век глобализации, где команда решает всё. Обществом, братвой жить, в натуре, надежней… Но мне одному легче, мне так проще, мне так лучше и спокойней. И никто меня не предаст.

Я всегда опасаюсь клятв в вечной дружбе. Как только один из товарищей начинает корешиться, клясться в дружбе до гроба, я сразу начинаю подозревать, что это театр. Часто подозрения оправдываются. Я больше ценю дружбу без клятв, без поцелуев, слез и братаний, чтобы – с полувзгляда, с полуслова – в разведку. Вот такая дружба у нас с Игорем Одинцовым, хорошим человеком из Томска. Я уверен в нем. Знаю, что, как бы ни было мне плохо, я приеду к нему, и он постарается мне помочь. Сегодня прощался с ним и его женой. Обещал заезжать. Мы встретились с ним в назначенном месте, потом взяли такси, поехали к нему, я поставил на стол хорошую бутылку водки и сказал, что это от меня. «Ну, остограммимся перед дорожкой?!» - хлопнул в ладоши Игорь. Говорю: «Прости, но я завязал. Выпей без меня» «Ну, ладно - сказал он, - тогда стерлядки – сварить?» «О, это здорово!»

И он достал из холодильника три небольшие – по локоть стерлядки. Надо сказать, что эту благородную рыбу я ем только у Игорька. Он ее попросту варит в воде с луком. Вкуснее рыбы, надо признать, я ввек не ел. Мы расположились на его большой кухне, Игорь резал рыбу, толкался возле печки. Игорю Одинцову лет 40. Точно не знаю. Но у него уже взрослая дочь и сын заканчивает школу. Жена – адвокат. Не стану распространяться, чем занимается Игорь. Скажу только, что помимо основного бизнеса он арбитражный управляющий одного из томских предприятий. Он высокий и полный. Одно время сидел на диете, очень сильно похудел. Но сейчас опять поправился.

Он готовил рыбу. Мы о чем-то говорили, а я думал о дружбе, о ценностях, о человечности. Я ведь так и не помог устроить его дочь на одно из предприятий… Не вышло. Могло быть, но не вышло. И Игорь всё понял, не обиделся. Что обижаться – я ведь сделал всё что мог.

Рыба сварилась. Он положил мне и себе несколько кусков стерлядки. Как она пахнет! Боже мой! Царская рыба! Мы ели и говорили.

Я думал о дружбе. Как это редко в наше время. И как это нужно мне.

Напоследок он подарил мне книгу «Сделки с недвижимостью» «Пригодится тебе в Москве» - сказал мне на прощанье, когда за мной приехало такси. «Спасибо… за всё!» Я вышел на улицу. Небо было пасмурным, затянутым. Дождь плакал. А я был счастлив. Мне было хорошо, не потому что я поел стерлядки, а потому что Игорь – мой друг. А это так мне необходимо. Хотя и стерлядка тоже оказала влияние на мое текущее настроение. А дождь плакал.

ПО БАРАБАНУ!

В пятницу с утра всё стало ясно. Мое заявление об увольнении подписано. Казалось бы, всё как обычно. Также, как весь август пасмурно… Но мне хорошо. Это было последнее мое утреннее дурацкое совещание, где все думают о сексе, а говорят о текущих делах.

Я до обеда обошел по кабинетам всех моих коллег и знакомых: заместителей, начальников отделов, просто хороших людей, с кем мне, по мере необходимости, приходилось общаться и работать. Прощался с улыбкой, и люди мне тоже улыбались, кто искренне, а кто натянуто.

Главный инженер Василий Васильевич, седой добрый мужик, рассказал о том, как несколько лет назад уехал из Казахстана, продав всё, что можно, сказал, что нужно иметь смелость на такие поступки. «Даст Бог, увидим тебя потом по телевизору» - закончил он, вышел из-за стола, подал мне руку и открыто улыбнулся. Я замялся: «Пасибо, Василий Васильевич! Пасибо за всё! С Вами было очень приятно работать… Вы хороший человек и… отличный специалист…» Черт побери – я так и не научился говорить комплименты! Я пять лет работаю в ПР, а всё еще запинаюсь на словах «хороший», «отличный».

Вышел из кабинета инженера, показал секретарю Маше знак рукой, что всё ОК, спросил: «А «генерал» на месте?» Она: «Да». Я: «Вот видишь, как всё хорошо» И пошел в кабинет к «генералу». Вошел. Он вальяжно сидел в своем черном кожаном кресле и листал какие-то документы. Нас разделяло расстояние в десять метров. Я спросил: «Можно?» Он ничего не сказал, я принял молчание за согласие и пошел десять метров до «генеральского» стола. Долгие десять метров. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать шагов. «Всё! Пришел попрощаться. Не поминайте лихом!» Он, подняв недобрые, шакальи глаза, не отрывая зада от кресла, лениво подал мне мягкую руку, как для поцелуя. Я старался улыбаться, но, видимо, фальшивил. «Генерал» тоже старался, но его улыбка оставляла желать лучшего. Я небрежно пожал его руку, еще раз посмотрел ему в глаза и понял, что в этой схватке «генерал» - «подчиненный» победил я. Он меня просто боится, он не раскусил меня, не унизил, не оскорбил. Он всегда боялся, что я, работая в его лагере, нахожусь вне его лагеря, что я независим, что мне всё по барабану. «Всё!» - сказал я и пошел десять метров к выходу. Один, два, три, четыре, пять… «Мы пока подбираем кандидатуры на ваше место» - неожиданно открыл рот он. Я остановился, стоя спиной в пол-оборота, повернул голову к столу и сказал: «Теперь мне уже по барабану. За два часа до увольнения не передают дела» И вышел из кабинета.

«Всё нормально?» - спросила секретарь Маша. Я с улыбкой сказал: «Отлично»

И пошел в бухгалтерию, где выяснил, что с меня хотят снять 3 тысячи рублей за утерянный полгода назад мобильный телефон, который я подарил маме. Я его якобы потерял. Но всё равно, он не стоит трех тысяч, которые хотят снять у меня с зарплаты. Я разнервничался, позвонил АСУ-шнику, который на меня повесил этот телефон, выматерился. Легче не стало. Зашел в магазин, стал рассматривать спиртные коктейли, бессознательно рассматривать. Нет, не буду я пить. Не дождетесь. Хер я этими тремя тысячами! Вы же бедная компания!

И всё забыл.

Уехали с женой и дочкой в Анжеро-Судженск к моим родителям. Все три дня парились в бане. Пришел понедельник, а мне не нужно идти на работу. Это потрясающе. Я уже две недели, как написал заявление, спокойно сплю все эти дни, мне сняться сны, у меня не болит голова.

Вдруг в середине дня мой мобильный начинает звонить. Высвечивается: «Маша секретарь» Я поднимаю телефон: «Да, Маш!» «Никита, как дела?» «Хорошо» «Извини, а Гробанов спрашивает про договор с издательством. Ты его подписал?» «Да, и уже отдал его специалисту» Она: «Хорошо. Я скажу» Положил телефон. Через минуту еще звонок. «Тоня» Начальник ПТО. «Слушай, такие дела. Директор взял пресс-секретаря на твое место. Нужно ему передать дела…» Я начинаю нервничать: «Тоня, я тебя очень люблю и уважаю, но передавать дела никому не буду… Я в отпуске с последующим увольнением» «Но зайди всё равно ко мне, когда будешь на работе» «Хорошо» - сказал я и положил трубку. Как я от них устал? Получу последние деньги, и не будет их больше в моей жизни.

МОЙ ТОМСК.

Я неделю не работаю. Сижу дома, наслаждаюсь, читаю Бабеля, Маркеса, рассказы Чехова, публицистику Лескова, историю города Томска. Жизнь моя, прямо скажем, как у настоящего патриция – завтрак в кафе, до обеда кинотеатр или просто прогулка по городу – по Почтамской улице (ныне проспект Ленина) до камня Скорби, памятнику жертвам большевистских репрессий, по Новособорной площади (где коммунисты разрушили в 30-х Троицкий кафедральный собор) до Губернаторского дома, после обеда музеи или магазины, вечером хорошая книга, ночью удовлетворительный или отличный секс… И спокойствие у меня на душе такое, что люди на улицах кажутся мне милыми, что продавцы в магазинах, как никогда, вежливы, что улыбка моя широкая не сходит с лица. И мне кажется, что я люблю этот сибирский мир, построенных на костях многих тысяч репрессированных, отправленных на поселение, в ссылку Томичей. Как мало человеку нужно для счастья – лишь распрощаться с прошлым, и капельку надежды. И не надо мне говорить о рациональности. Я устал от этого слова. И Бог не любит этого слова…

«СТРАШНЫЙ» ОВРАГ.

Сегодня утром решил пойти к оврагу на Каштаке. К оврагу, где в начале гражданской войны расстреливали «красных», в конце – «белых», а в тридцатых – «врагов народа». Сколько незахороненных останков покоится в этом овраге! Когда роют котлованы, под строительство домов на Каштаке, частенько находят человеческие кости, кокарды от фуражек, догнивающие кирзовые сапоги. Всё это, включая черепа, растворяется в неизвестном направлении. При подобных находках никакие ученые не ползают тут на карачках. Никому это не нужно. Уже надоели всем кости на Каштаке. Никто не ищет останки поэта Клюева, расстрелянного осенью 37 года. Вот его последнее стихотворение, написанное на клочке бумаги:

Есть две страны; одна – Больница,
Другая – Кладбище, меж них
Печальных сосен вереница,
Угрюмых пихт и верб седых.

Никто не пытается найти расстрелянного Литивнова-Мирозвукова, священника Троицкого кафедрального собора. Кстати, собора, огромного не только по Сибирским меркам, закрытого для богослужений в 1930, а в 1934 году взорванного и разобранного до основания.

Никто не разыскивает Густава Шпета, философа-феноменолога, бывшего в 1923-1929 гг. вице-президентом российской академии художественных наук в Москве. А ведь его косточки тоже где-то в этом овраге – с октября 1937 года.
Расстреливали не только философов и священников, но и людей попроще. В 1938 году арестовали и расстреляли Василия Ивановича Лыбина, томского столяра-краснодеревщика. Он заведовал производством артели «Краснодеревец».

Регулярно проводились «чистки» коммунистов. Так после первой же массовой «чистки» Томской городской партийной организации в 1921 году численность томских коммунистов уменьшилась вдвое, а в овраге на Каштаке добавились останки.
Вглядываешься в лица на фотографиях Президиума 8-й Томской губернской конференции РКП (б)… Тупые!!! Делегаты – тупые! При помощи этих делегатов Россия сделала тогда такой гигантский шаг назад. Я не люблю людей, и признаюсь в этом. Я люблю Человека, отдельного Человека, а люди – это стадо, ячейка, комитет, партия… Они устроили несколько митингов 27 января 1924 года, по случаю прощания с Лениным, по случаю похорон. Они нашли себе бога. А в закрытой церкви апостолов Петра и Павла, что в районе спичечной фабрике, показывали кино.

В 1919 году с приходом в Томск Красной армии был арестован Александр Андрианов, бывший редактором газеты «Сибирская жизнь», неугодной и царским и советским властям. Но если при царе Андрианов находился под надзором полиции, то советская власть его просто без суда и следствия расстреляла в марте 1920 года, на овраге. Потом скинули, чуть-чуть глиной присыпали, и слава… Советской власти!

В этом овраге может гораздо больше души, чем в оставшихся или новостроенных соборах. Жители частных домов, расположенных вдоль оврага по переулкам Вокзальный, Деповской давно его превратили в мусорную свалку. Но, не смотря на мусор, не смотря на то, что тут некуда ступить, не смотря на душераздирающую вонь, это Великий овраг. «Страшный», как называли его до революции. Мой пятиэтажный дом находится в трехстах метрах от этого оврага. Сегодня я лазил по мусору… Прохожие люди смотрели на меня с удивлением. А я ходил по «кладбищу».

МУЗЕИ.

Томские музеи я, надо сказать, посещаю из приличия. Честь отдаю таким образом. Пять лет жил, в музеях здешних не разу не бывал. Некогда было – бизнес, беготня, суета.

Посетил вчера музей на Воскресенской горе – откуда начинался Томск, с маленькой деревянной крепости, куда приехали несколько сотен русских казаков – авантюристов. Местные князьки, главы небольших племен томских татар, прослышав про победоносные сражения русских с ханом Кучумом, двинулись с челобитной в далекую Москву. Борис Годунов принял томских татар в русское подданство и в 1604 году велел на реке Томи поставить город. Русские казаки выстроили к сентябрю Томскую крепость, которая стала главным опорным пунктом продвижения русских в глубь Сибири. Отсюда томские служилые люди уходили в военные походы, «проведывали» новые земли, облагали сибирское население ясаком, собирали дань мехами, в общем, чувствовали себя настоящими хозяевами. Кочевники то и дело нападали на Томск, желая уничтожить его. Но наши пришли с серьезными намерениями и ни пяди земли не отдали.

Понемногу город стал разрастаться. Строили церкви, монастыри. Крестили нехристей. Недалеко от современной Соляной площади хоронили сосланных в Томск пленных шведов, участников Северной войны. Каких чужеземцев только не хоронили здесь! Что характерно, в Томск после различных войн, революций ссылались шведы, немцы, поляки, французы, сюда ехали репрессированные староверы, декабристы, отодвинутые от престола особы царских кровей. Абрам Ганнибал, прадед Пушкина, в декабре 1729 года был доставлен в Томск под конвоем. Радищев Александр Николаевич бывал тут по пути в ссылку.

В июле 1819 года обратили внимание на богатство природных ресурсов, в Томск прибыл граф Сперанский, сибирский генерал-губернатор. Томская губерния могла бы стать одним из лучших мест в стране, «но худое управление сделало из нее вертеп разбойников» - отметил он. Сперанский обнаружил в Томске множество злоупотреблений и пришел к такому выводу: «Если бы в Тобольске я отдал всех под суд… то здесь оставалось бы всех повесить». Корни нашей восточной бюрократии и казнокрадства глубоко-глубоко.

Два года с 1817 по 1819 здесь мостил улицы и строил мосты Гавриил Батеньков, позже участвовавший в разработке плана восстания 14 декабря 1825 года. 28 декабря 1825 года арестован и приговорен к 20 годам каторги, которую отбывал на Аландских островах, а затем в одиночной камере Петропавловской крепости. В 1846 году Батеньков был сослан в Томск. На Степановке декабрист выстроил себе дом, назвал его соломенных хутором и жил в нем летние месяцы. В Томске он работал над воспоминаниями, занимался переводами, поддерживал дружеские связи и вел обширную переписку с декабристами, друзьями и знакомыми в Сибири и Европейской России. По амнистии, последовавшей после смерти Николая 1, Батеньков был освобожден и уехал из Томска 11 сентября 1856 года.

Отбывал поселение здесь известный анархист Бакунин. С 1857 года. Михаил Александрович общался здесь с разными людьми – губернатором Озерским, золотопромышленником Асташевым (хозяином дома, где сейчас находится краеведческий музей), ссыльным петрашевцем Толем. Здесь Бакунин выгодно женился на дочери золотопромышленника Квятковского. Летом 1861 покинул Томск, совершил побег через Японию в Америку, откуда перебрался в Европу и вновь занялся революционной деятельностью.

Проживал здесь в маленькой келье старец Федор Кузьмич, которого народная молва называла не кем иным, как ушедшим от мирской суеты Александром 1. По портретам император и старец очень даже похожи.

Нужно заметить, что фактура в томских музеях очень скудная: два-три бердыша, пара пищалей, одежда стрельцов, домашняя утварь, макеты, картины и фотографии-фотографии… Музей на Воскресенской горе хорош тем, что с пожарной каланчи можно оглядеть весь город. Когда туда заберешься, становится понятно, почему казаки построили крепость на этом месте. Обзор хороший и обороняться легко, не подступиться. Одной сотней можно отбиваться от пятисот человек. А если еще имеешь десять пищалей, которые на кочевников наводят больше страху, чем ущерба, то крепость почти неприступна.

Всё тут хорошо: и земля плодородная, и воды много, только лето очень короткое. А от дождливой депрессии, как от комаров, избавиться очень сложно. Спасаюсь я только капелькой временной свободы, когда не нужно к 8 утра ехать на работу, когда остаток крепостного права – трудовая книжка лежит на комоде дома, когда занимаешься тем, что любишь, вернее – ни чем не занимаешься. Температура на улице всего плюс 15, но я счастлив. Потому что скоро уеду отсюда. Уеду навсегда.

ЗАПАХ СМЕРТИ И ДЛИННЫЕ НОГИ.

Жена после операции лежит в больнице. Операция прошла успешно, без осложнений. Четвертый день мы с дочкой одни. Поначалу я немного боялся этого. Ну какой из меня родитель!? Хотя дочке Марусе седьмой год (!).

Вчера.

В итоге всё стало получаться само собой. Мы еще лучше друг с другом стали находить общий язык. Практически перестали ругаться. Она стала идти на компромиссы, я стал уступать.

В один из дней мы поехали в кафе «Обжорку» (реклама! блин!), поели. Маруся поиграла в большом детском уголке. Потом я предложил пойти в Горсад. Там она каталась на пони, кружилась на каруселях, ела мороженое. Заявка хорошая – мир налажен. Мир нам улыбался прекрасной сентябрьской погодой.

Мы ходили по магазинам – просто так. Маша сказала: «Давай ходить по магазинам – просто так» И мы пошли. Накупили всякой дряни. Всегда когда ходишь по магазинам «просто так» - приобретаешь кучу всякой дряни. Купили какие-то детские книги, шерстяного зайца, кубики, диски со сказками и диски с восьмью часами «Апологии Сократа и других диалогов» для меня. Потом добрались до продуктового супермаркета. Там купили продуктов: наринэ, перепелиных яиц, сыра, рыбы, яблок, груш, персиков…

Пришли домой уставшие, но счастливые. Маруся полчаса поиграла новым шерстяным зайцем, потом посадила его рядом с другими полузабытыми мишками, лошадками, поросятами и куклами… Я выпил Наринэ, через полчаса – пять перепелиных яиц. Сели изучать математику… Я старался не нервничать. Очень старался. И у меня получилось – я не разу не назвал ее «бестолковой», не разу не сорвался на крик. Потом стали смотреть телевизор. Долго, но мирно спорили, какую программу будем смотреть. В итоге сошлись на передаче «Как уходили кумиры».

Так прошел день. На следующий день мы опять поехали в Горсад.

На ПАЗ-ике маршрутном. Надо сказать, я люблю ездить на общественном транспорте, когда не уставший, когда у меня хорошее настроение и когда знаю, что у меня в портмоне сотня-другая на такси, пара тысяч на всякий случай и еще кое-какие деньги на банковской карточке «Газпромбанка» (реклама! блин!). В автобусе многое можно увидеть, услышать, унюхать… С утра, например, в маршрутку, где ехали мы с Марусей, залезла престарелая бабушка, очень сильно престарелая. Ее кто-то снизу подтолкнул в автобус, и она залезла... Маршрутка полупустая. Нет смысла уступать место. Маша сидит у меня на коленях. Бабушка, тяжело дыша, садится рядом с нами. И вдруг я ощутил запах Смерти. Мне сразу вспомнилось, что именно так пахнет Смерть. Не могу описать этот запах… Это что-то необычное. Именно так на смертном одре пахла моя бабушка. Я еще раз внимательно посмотрел на старушку в маршрутке. В самом деле – она на пороге: лицо болезненно бледное, кожа обвисшая, мертвый взгляд, сухие дрожащие синие руки… Бабушка стала что-то искать в своих карманах, которых было множество на ее выцветшем от древности пиджаке. В одном из карманов она нашла полиэтиленовый мешочек, скомканный и завязанный на два-три узла. Принялась развязывать узлы. Долго… Я мелком разглядел, что у нее было в мешочке. Немного мелочи, видимо, приготовленной на проезд.

Надо сказать, что в Томской области право бесплатного проезда в маршрутных такси и автобусах осталось только за ветеранами ВОВ, вдовами погибших на войне и блокадниками. Пенсионеры и инвалиды при предъявлении удостоверения в маршрутке платят 5 рублей. Я же, как обычный пассажир отдаю 7. Маруську провожу бесплатно. Существует правило, если ребенок занимает посадочное место, то за него нужно платить. А если везешь его на коленях, то безденежно. Согласно правилам, не взирая на нормы, я как расчетливый еврей, вожу дочку на коленях, ☺ и собираюсь возить до 18 лет.

Так вот, едем дальше. Бабушка уже вторую остановку развязывает два накрепко завязанных узелка на полиэтиленовом мешочке. Замечу, сам я ужасно не люблю этих узелков на полиэтиленовых мешочках, и рву их – рублю, так сказать, гордиевы узелки. Поэтому, когда на базаре или в магазине продавец пытается сделать доброе, якобы, дело – завязать мешочек, я останавливаю его, говорю «спасибо, не надо».

Спустя три остановки старушка всё-таки развязала мешочек, достала оттуда мелочь: две монетки по два рубля, четыре рублевых, пятьдесят копеек и кучу «десяриков». Стала перебирать их в ладони, всматриваясь полуслепыми глазами. Потом протянула мне ладонь, сказала: «Пять рублев посчитай, сынок» Я отсчитал пять «рублев», положил ей на другую ладонь. Она ненадолго успокоилась. Потом стала спрашивать кондуктора, когда будет Соляная площадь. Кондуктор ответила: «Скажу где, бабушка. Не переживайте». «А когда?» - переспросила старушка. «Я скажу» - спокойно сказала кондуктор, понимая состояние пожилого человека.

Бабушка успокоилась. Потом снова обратилась ко мне, чтобы я напомнил в какой ладони у нее пять «рублев», потому что в другой ладони у нее тоже мелочь, которую она еще не «поспела» сложить обратно в мешочек и завязать на два крепких узелка.

Кондуктор подсказала бабушке, что ей пора выходить. Старушка побрела к выходу. Автобус долго не трогался, водитель терпеливо ждал, когда старая бабушка при помощи кондуктора и еще одного пассажира выберется из автобуса. Бабушка вышла. Двери закрылись. А в маршрутке некоторое время еще держался запах старушки, запах Смерти. «Как от бабы Дуси пахнет» - громко на весть автобус сказала Маруся, когда мы тронулись. Баба Дуся – это прабабушка моей жены, то есть для дочки-Маши она пра-прабабушка. Она дожила до 99 лет, из ума вышла только последний год и умерла в своей постели полгода назад. Пережила Смерть мужа, расстрелянного в 37-м году, на несколько десятков лет.

Потом в автобус вошли цыганки. Обе в длинных до пола тряпочных юбках, туго повязанных платках, на ногах китайские пластмассовые штиблеты. Обычные цыганки, только одна – голубоглазая и, можно сказать, красивая. На следующей остановке они выходили. Голубоглазая на выходе взглянула мне в глаза, широко улыбнулась, громко сказала что-то на цыганском и вышла. Двери закрылись. Что это было? Проклятие или похвала, или она что-то увидела в моих глазах?

Я ехал, и в память мою врезался ее взгляд голубых как небо глаз. Что это было?

Далее в наш автобус зашли молодые студентки, длинноногие, худенькие, большеглазые. В таких случаях я всегда чувствую себя старым. Я вдохновенно смотрел на их красивые белые ножки. Как я далек от них! Как прекрасны эти молоденькие большеглазые козочки! Они едут до общежития, что на Телецентре. Вышли. Двери закрылись. Я и еще несколько мужчин-пассажиров проводили их взглядами.

В Томске самые красивые девчонки – это точно! В Томске много говна, но тут самые красивые, самые молодые, самые лучшие девчонки. Я имею право так говорить, потому что некоренной томич, и жил во многих городах. Томск по статистике самый молодой город. Со всей Сибири сюда приезжают учиться сливки… Я буду скучать без этих молодых, худеньких, длинноногих и большеглазых.

Я люблю иногда ездить на автобусе, когда есть настроение.

Я люблю вас, Томичи, старые и молодые, красивые и страшные, добрые и злые! Я люблю вас!

До свидания – Томск!

КЕМЕРОВО.

Дружба – это…

Дружба – это, когда человек сочувствует твоему горю и радуется твоим успехам.

Дружба – это, когда вам практически нечего друг от друга скрывать.

Дружба – это, когда ты проездом в Кемерове, завтра у тебя самолет в Москву, твой друг купил тебе билет заблаговременно, взял на себя все твои житейские проблемы на сегодня – до завтра. Привез тебя к себе домой, где его жена Света накормила тебя обедом. Свозил тебя на телевидение, где тебе перегнали на DVD твои старые VHS-ные архивы, твои юношеские телевизионные фильмы, постановочные программы, телеспектакли, которые ты делал в конце 90-х. Познакомил тебя с хорошенькой ведущей информационных программ Лерой, маленькой еврейкой, о которой хочется думать, которую хочется. Дал тебе ее телефон, потом сам позвонил ей и сказал: «Мой друг заинтересовался тобой… Я дал ему твой телефон» Лера закричала ему в трубку: «Ура!» Уже было поздно, я не стал звонить. Завтра самолет, нужно выспаться.

Друг повез меня домой. Там нас ждал горячий ужин. Потом разговоры до двух часов ночи. В итоге мы вспоминаем, что завтра в 9.30 самолет и ложимся спать. Света постелила мне в комнате для гостей. Я выключил свет и лег.

Дружба – это, когда всё вот так, по-настоящему, не по-детски.

В Кемерове у меня есть настоящий друг, которых мало – Володя Козин. Мы стараемся не говорить о дружбе. Я думаю о ней. Часто. Анализирую.
С утра Володя увез меня в аэропорт. Попрощались. Я прошел регистрацию. Через десять минут он мне звонит: «Никита, твой самолет задерживается» «Откуда знаешь?» «По своим каналам узнал. Мне сказали – до половины двенадцатого. Спроси там…» Я сказал: «Перезвоню, Володь…» и пошел к администратору. Там мне подтвердили, что взлет задерживается, мол, в Москве ураган, штормовое предупреждение, и если служба безопасности меня выпустит, то я могу до половины одиннадцатого уехать в город. На часах было 9 часов. Полтора часа в запасе. Всё, что не делается – к лучшему. Я подошел к охранникам, спросил: «Могу ли я выйти?» Они попросили взглянуть на билет, потом выпустили меня. Мы с Вовкой созвонились, он сказал, что едет. Я ждал его, шлялся по площади перед зданием аэропорта. Шлялся полчаса. Долго. Вовка приехал и сказал, что его за превышение скорости остановили ГАИ-шники. «Я, говорю, корреспондент ОРТ, корпункта. Вот корочки. Говорю, меня там – в аэропорту ждет помощник депутата Государственной Думы, ему срочно нужно в город, забрать документы и отправить в Москву. Прикинь?» Вовку отпустили с миром. Я смеялся. У нас был еще час. Этого вполне достаточно.

Потом мы поехали в Университет культуры и искусств, где мы с Вовкой учились на режиссеров. Заехали в общагу, в которой я прожил 7 лет. Я почему-то думал, что у меня в душе что-то защемит, что я растрогаюсь. Но ни фига подобного. Я стоял перед этой конченой общагой, и сушенный карась ностальгии внутри даже не дернул хвостом. Мы зашли. Ничего не изменилось. Но тут мне стало понятно, что я ни сколько не скучал по этому месту. Мне, наоборот, стало как-то не по себе. Общага – это темная полоса в моей жизни. Общага, куда комендант заселяла не самых благородных кавказцев, которые дискредитировали нехорошими поступками свои нации, которые платили за проживание толи лично ей, толи проректору и держали в напряжении всех студентов. Общага, где я поймал мандовошек, а потом лечился. Общага, где мне не раз били морду: сначала охранник-вахтер, два метра ростом (за глаза его звали «Длинный»), за то, что я пытался среди ночи выйти за спиртом «Ройял» (помните такой?). «Длинный» сломал мне нос и поставил большой яркий синяк. Другой раз мне начистил рыло Терновой. Я как-то совершенно случайно пьяный попал к его жене Олесе на день рождения. Я мало, что помню после этой попойки. Помню, лишь, что глубоко и нежно целую именинницу Олесю, а никого в комнате нет. Мы с ней возбужденные, и вдруг туда входит ее муж, Терновой. После этого мордобоя я попал в больницу снова с переломанным носом, сотрясением мозга. Ко мне приходил мент просил написать заявление. Я не стал. Терновой потом привозил деньги. Я взял. Деньги всегда нужны. Надо мной смеялась вся общага, весь институт. Что характерно, я никогда не проявлял внимания к Олесе. Она, конечно, симпатичная девчонка, можно сказать – красивая, но у нее кривые ноги. Еще важно, смешно и общеизвестно в общаговских и институтских кругах, что любовником Олеси был ни кто иной, как мой друг, сокурсник – Мишка. То есть все знали, что Олеся ходит налево, в том числе и с Мишкой. А по пьяной морде получил я, бля. Зачем я попал к ней на именины? Я ведь и без этого был ужасно пьян.

В общем, общага светлых воспоминаний не вызывала. Только что с женой тут познакомились и жили вместе четыре года. Но родной тогда была только комната на втором этаже – толи 212, толи 225. Не помню.

Мы прошли с Вовкой к коменданту – Любови Николаевне (имя ее, безусловно, забыл, и спросил на вахте). Зашли к ней. Она не улыбается, мешки под глазами. Старая, измученная анальгином и страхом за будущее, потому что годы напролет мечтает о своей квартире, а живет второй десяток лет в общежитии вместе со студентами и неблагородными кавказцами.

«Узнали?» - спросил я. «Да» - ответила она и опустила глаза в папку, куда минуту назад карандашом что-то записывала. Она изволила узнать, как и где я живу. Я соврал, что в Новосибирске. Она строго спросила, плачу ли я алименты своей первой жене, с которой она, Любовь Николаевна была на короткой ноге. Я соврал: «Конечно, плачу. А как же…» Первая жена, звали ее Ольга, была у нее старостой этажа, посещала общаговские совещания, за что ей досталась комната в отличном состоянии. С первой женой после свадьбы я прожил семь дней. Семь дней, которые потрясли мою психику, мое здоровье. Все семь дней я пил беспробудно, бил посуду, пытался порезать себе вены. Оля меня, однозначно, «прикормила», нашептала и заговорила. Я ее ненавидел, но меня к ней тянуло. Друзья мне говорили: «Дурак! Что ты делаешь!?» Но меня туда тянуло. Все девушки института смеялись надо мной, показывали на меня и на Ольгу пальцами. А меня туда тянуло. Потом я выпал из окна шестого этажа, и у меня всё прошло. Через боль и страдания я преодолел все ее заговоры и нашептывания.

Я не стал долго говорить с комендантом. Мне было неприятно с ней говорить. Еще она напоследок добавила, как будто, бля, родная мать моя: «Не дури больше!» Мы вышли, и я стал возмущаться: «Вовка, вот, блядь, чума! Какое она имеет право говорить мне – не дури. Как будто мать родная, как будто воспитала меня, блядь!» А сам думаю: «Всё-таки сидит во мне что-то рабское. Потому что я не могу ей сказать это в лицо. Потому что в общаге раньше ее, если не боялись, то опасались, - ненавидели, но уважали, - избегали, но при встрече улыбались. Она семь лет заставляла себя уважать и бояться»

«Лучше бы не ходил к ней» - сказал вслух я. «Сука!» - поставил точку Вовка. Мы сели в машину и поехали в институт. В деканате встретили Сильву Николаевну, маленькую армянку, секретаря декана. Незаменимую, добрую, отзывчивую, еще улыбчивую, но уже потерявшую былую свежесть лица Сильву Николаевну. Мы обнялись с ней. Она сказала, как я возмужал. Мы перекинулись с ней несколькими словами и не стали задерживаться, потому что в деканат всегда поток людей, студентов, других посетителей.

Больше никуда в институте, ныне университете, с Володей не пошли, поехали в аэропорт. Время вышло. Хорошо, что самолет немного задержали, я побывал там, где учился, там, где жил. И не важно шевелил хвостом или не шевелил сушеный карась ностальгии по Кемеровской жизни. Нет, не важно. Важно то, что я отдал должное, поклонился институту (ныне университету) и… и всё. И в самолет – навстречу новой жизни, навстречу новым приключениям, новому счастью, новым деньгам, новым победам, новым бедам, от которых я только крепчаю. Интересно, есть ли в других странах мира подобная пословица: «Нас ибут, а мы крепчаем»? Или это только у нас, нам свойственно?

Отправил SMS жене, маме, брату, тете Гале, другу Володе, что взлетаю, лечу в Москву. До свидания!

И здравствуйте!

КВАРТИРА, КОНТЕЙНЕР И СЕРДЦЕ.

Город Железнодорожный Московской области.

Ты снимаешь квартиру. И вдруг – внутри тебя барабанная дробь, дробь отчетливая, из палочек-кидалочек. В тебе мало-помалу зреет чувство, что тебя надули, уговорили, объегорили, выставили дураком, взяли большие деньги и поставили в жесткие рамки. Но ты это понимаешь не в момент подписания договора об аренде, а потом, после, когда ты въехал и провел в этой новой квартире первую ночь. Тогда палочки-кидалочки начинают в тебе стучать, по нервам. Выясняется, что воды на кухне нет никакой. Что в ванной есть только холодная. Что евроремонт, сделанный в квартире, только видимость. Такой ремонт называется «под евро». Что антенна не работает. Что обои на кухне бумажные. Что шпатлевка в коридоре осыпается. Что соседи наверху регулярно сверлят и долбят, соседи сбоку сверлят и долят, соседи снизу сверлят и долбят, делают ремонт. Ты это понимаешь только потом, после. Но уже поздно. Ты уже отдал деньги, ты заплатил риэлторам, хозяевам за два месяца вперед. На следующей тебе приходит контейнер из Сибири. И всё. Ты доверчивый дурак, купившийся на первое попавшееся предложение. Палочки-кидалочки бьют по нервам.

Но уже поздно. Всё – поезд ушел. Квартира снята!

УМЕРЕТЬ В ПАРИЖЕ.

Я ДОСТАЮ ИЗ ШИРОКИХ ШТАНИН
ШИШКУ РАЗМЕРОМ С КОНСЕРВНУЮ БАНКУ,
СМОТРИТЕ, ЗАВИДУЙТЕ, Я ГРАЖДАНИН,
А НЕ КАКАЯ-НИБУДЬ ТАМ ГРАЖДАНКА.

…ни фига необычного. Ничего примечательного не случилось, за исключением, может быть, того, что мне позвонила Оля – координатор драматургического конкурса «Действующие лица» и спросила: «Не изменились ли у меня паспортные данные? Прописка? И т.д.?» Я сказал: «Да изменились. Я приеду к вам завтра или потом» Она сказала: «Приезжайте» И добавила: «А вас в ЖЖ теперь совсем не будет?» Я сказал: «Почему? Будет – обязательно. Потом» Мне было приятно с ней беседовать, ей, видимо, было приятно со мной беседовать. «Мне Михаил Юрьевич Угаров сказал, что вы в Москву на совсем?» Я ответил: «Да» А сам подумал, что умирать я буду где-нибудь в Париже или в Болгарии, или на Кипре. Но лучше в Париже. Умирать лучше в Париже. Где-нибудь на помойке:) Не дай Бог! Сколько угодно можно рассуждать о Париже, но в данной ситуации важно одно – у меня сейчас нет прописки. Вернее как – у меня два паспорта (вернее три – один заграничный, второй когда-то давно утерянный с томской пропиской, третий новый – без прописки). Я ведь по выезду из Томска сжег все мосты, продал квартиру, выписался, нигде не прописался. Ехал в Москву – на что надеялся? Ну, предположим, деньги у меня есть, маленькие по московским меркам, конечно. Я могу хоть 5 квадратных метров :) да купить, или комнату в Подмосковье. Но друзья не советуют. Что такое, говорят, московская прописка? Что она дает? Не знаю. Я привык – всё по-советски – «дубликатом бесценного груза». И вот – нет прописки – не получить премию! Ведь Оля мне намекала тем самым, видимо, что мне там дадут какие-то деньги. А я бомж – по одному паспорту. Можно по другому получить, но получится ли? А вдруг в банках существует система, если они могут запросить через свою службу безопасности, а есть такой паспорт. Вот и не знаю, что делать. Ох уж эта советская система! Такая не убиваемая! Такая крепкая! Кто ты без бумажки? Без бумажки ты никто. Вошь бесправная.

Да еще. Электроплиту дома мне так и не наладили. Теперь уже пробки не выбивает, но конфорки греются 45 минут и до состояния слабого... Нельзя при такой температуре кипятить воду. Поэтому я сегодня опять созванивался с хозяевами. Хозяйка Марина мне: «Как? Только что были – не притронуться! Мастер приходил. Я деньги ему дала» «Значит, такой мастер» - говорю я. «Он электрик» «А нужен мастер, а не электрик» Мало того, у меня еще и вода холодная перестала бежать на кухне. Горячей и так не было, а холодной не стало. Вода осталась только в ванной. Сегодня я вскипятил три чайника и помыл голову. На всякий случай. Вдруг завтра воды не будет даже в ванной. Помылся. Красота! «Хорошо!» - как после ежедневной ванной говорил мой друг Серега Харцызов, у которого я жил прошлую неделю.

Всё у меня хорошо, не смотря на несправную электроплиту, на отсутствие горячей воды. Всё у меня хорошо. Сегодня вот купил за 2 с половиной легкую куртку – на смену своей провинциальной кожанке, которая, кстати, в Томске мне обошлась в 15 тысяч. Но что в Томске хорошо, то в Москве жлобство. Также на Тверской купил прикольные полуботинки ECCO. И счастлив – прикиньте? Gore-Tex – это такая фишка, что нога в ботинке дышит, а кожа воду не пропускает. Так мне объяснили. За эту красоту и удовольствие для ног я отдал 5 250 рублей. И счастлив! Счастлив. Это, безусловно, мещанство, в чем меня всегда упрекает Серега Харцызов. Ну и пусть! Мне же приятно. Мне приятно совершать покупки. Жаль, завтра новые бутсы не получится надеть – завтра меня в Думе будет принимать мой депутат. Я надену финское пальто, «Онегинский» серый в полоску костюм, германскую рубашку, не менее хорошие галстук и черные туфли. Жаль, не купил только дорогого портфеля. Но 18 тысяч на фирменный саквояж я сегодня зажал. А покупать турецкий или китайский за пятерку – это ниже моего достоинства. Ну, как вам мое жлобство, снобство, у-бство? Конечно, плохо. Меня не ломает. Я свою порцию говна в юношестве, до 27 годов съел, ходил в зиму в дырявых китайских ботинках, ел вчерашний вареный картофель на завтрак, картофельный суп на обед, и в лучшем случае, жаренный на сале картофель на ужин.

Скучно вот сейчас и одиноко в пустой квартире. Лежу на надувном матраце, сочиняю всякую херь, о девушках даже не думаю. Какая дура поедет ко мне в Подмосковье, в Железнодорожный. Угаров мне вчера, кстати, сказал, что именно в районе этой станции Анна Каренина совершила свое оригинальное для 19 века самоубийство. Бедная баба! Надо когда-нибудь перечитать «Анну Каренину». Ничего уже не помню. Помню только начало «Всё смешалось в доме Облонских». А может быть это начало другого романа Толстого? Не важно. Важно как гениально Толстой начинает свой роман. Можно читать одну строчку и ничего больше не читать, так уж это у него хорошо выходит. Ах, Лев Николаевич, Лев Николаевич, бородатый мой пиарщик! «Я вас любил, любовь еще быть может – точка»

SMS

12/10/2006

Серега Харцызов
SMS Никите:
Никита, меня показали по Первому – меня подозревают в убийстве Политковской:-)

Никита
:-) бля, почитай Братьев Карамазовых. Ты же Карамазов :-/

Серега Харцызов
Возможно. Но я точно не Раскольников – я не убиваю старушек:-)

13/10/2006

В режиме SMS.
Никита
Райхельгауз гений!

Оля
Миша, я рада, что ты очарован им. Актеры понравились?

Никита
Ой, как! Некоторые попадания +10.

Оля
Кто? Мне очень интересно-важно твое мнение.

Никита
Я их не знаю по именам. :( Филозова знаю. Им восхищен.

Оля
Какой ты милый :) А Гришковец тебе нравится?

Никита
Как актер – да.

Оля
А драматург?

Никита
Нет.

Оля
Райзельгауз, как мне кажется, отлично поставил Гришковца. А кто тебя сегодня снимал?

Никита
Канал «Культура»

Оля
Слава?))

Никита
Жалкая 1/999 тени славы. Но МСК не сразу строилась:-)

Оля
Ты упрямый-получится. А работать начал?

Никита
Я упорный, но хороший:-) Где или над чем работать?

Оля
Быть хорошим значит быть одним из миллионов) кто-то же обещал тебя устроить

Никита
Молчат. Елина молчит:-/
Оль, а ты не знаешь, куда сценаристы требуются?

Оля
Солнышко, я страшно далека от этого мира. Но я очень верю в Угарова. Он порядочный.

Никита
:-) дать тебе почитать сценарий «Порядочный вор, хороший убийца»?

Оля
Не язви. Он тебя ценит.

Никита
Не, я тебе предлагаю на прочтение «Порядочного вора». А Угаров я очень люблю. Он мой крестный отец в драматургии.

Оля
Шутишь?

Никита
Почему у меня сценарий-из сердца-год работал: Порядочный вор, хороший убийца.

Оля
Тогда пришли почитать.

Никита
В ПНД, когда сеть поставят. Или я буду в ВСК на спектакле… Ты будешь?

Оля
А что будет в воскр?

Никита
Твой, блин, любимый Гришковец.

Оля
Ооо тогда видела) встретимся в понед

Никита
Ооо! :-) лады. Обнимаю! Покойной ночи!

Оля
И тебе)

ВОЗМОЖНОСТЬ.

"Своими словами" в Школе современной пьесы Райхельгауза - это судорога ситуаций! Это выход за рамки! Это потрясение театральных устоев! Это грабеж среди бела дня – для современных драматургов! Это карнавал историй ни как меж собой, казалось бы, не связанных.

Всё верно! Настоящий спектакль должен быть больше, чем спектакль, должен быть больше, чем тупое прямолинейное прочтение пьесы, должен быть больше, чем «экспозиция, завязка, основное действие, кульминация, развязка». Настоящий спектакль - это действие. Действие, возможно, без автора пьесы. Действие, стирающее рамки, границы, "четвертые стены", условности, привязки...

Я очень рад, что у меня появилась возможность работать с Райхельгаузом, видеть его работы, общаться с ним, учиться у него…
Не скрою - многие доброжелатели пугают: "Ты у Райхельгауза? А не боишься?"
"Нет, не боюсь. Почему я должен бояться? Человек сделал на меня ставку, на неизвестного чувака из Сибири... Мне оказали доверие... Почему я должен бояться? И чего?"

Предательство для меня несвойственно. Я верный солдат... часовой... Носящий в своем ранце маршальский жезл! Как у Фон Триера в «Танцующей темноте» - «Клянись сердцем матери, что никому не скажешь…»…

У меня есть Крестные отцы в драматургии – Михаил Угаров, Лена Гремина, Григорий Заславский.

Должен же быть у меня Крестный отец в театре?!

ВАМПИР В КРАСНЫХ САПОГАХ.

Что сказать мне о жизни? Сегодня долбанулся носом. В электричке. В экспрессе. Переходил из вагона в вагон и не заметил стеклянной двери. Долбанулся. Искры из глаз посыпались. Думал нос сломал. Мальчишки следом за мной шли. Вот смеху-то было!

Москва приняла меня хорошо. Друзья не подвели. Друзья – это очень здорово. Серега Харцызов терпел меня в своем жилище целую неделю, пока я не снял квартиру в Подмосковье, в городе Железнодорожном. Димка Синицын часто звонит, спрашивает, как у меня дела. Тоже приятно. Тоже важно. Дела у меня хреново, но я говорю, что хорошо. Нельзя говорить, что дела хреново, нужно говорить – хорошо дела. Спасибо Димке, спасибо Сереге, спасибо Грише Заславскому, который сказал – обращайся, если че, спасибо Володе Забалуеву, который встретился со мной одним из первых, спасибо Володе Скворцову, извиняется, говорит, что следующая неделя свободна, встретимся, спасибо Мише Дурненкову, нужно с ним еще раз созвониться, спасибо Лене Строгалевой, обещала сегодня позвонить, огромное спасибо Михаилу Юрьевичу Угарову… Встречались вчера с ним, столько сил он в меня вселил. Не буду говорить пока…

Всё у меня хорошо. Только носом долбанулся в экспрессе.

В моем новом жилище за 600 баксов тоже не всё так гладко. Я уже купил туда холодильник, надувной резиновый матрац, но нет горячей воды и, когда я включаю печку, выбивает пробки. Я звонил сегодня хозяйке Марине. Она говорит, чтобы я вызвал электрика. Но я не хочу этого делать. Я плачу большие бабки, а моя квартира без горячей воды и еще вырубаются пробки. Квартира, чем хороша, она исключительно новая. Только летом дом построили, никто не жил. Но тем она и плоха. Да еще соседи сверху вчера до трех часов ночи слушали психоделическую музыку, или это ремонтники работали в ночную смену. Видимо, также не хватает родных вещей, контейнер из Томска придет только к 10 числу. Однозначно, не достает любимой женщины, которая заканчивает свои дела в Томске.

Сегодня слышу, опять завели шарманку. В общем, мне одиноко, голодно, потому что пробки вылетают, когда включаешь печь, и хочется плакать. Но я держусь. Не подаю вида. Когда звонит Димка Синицын, спрашивает – как я, просит, чтобы я не пропадал. У меня ком к горлу подходит. А вчера из Москвы возвращался поздним вечером. Улицы не освещены. Пьяные подростки ругаются. И вдруг я ощутил себя бесправным, никому не нужным человеком без прописки. Чужим.

Что сказать мне о жизни? О, странная моя жизнь! Почему у меня такое настроение? Расскажу. Сегодня днем я встречался с некой Наташей. Во-первых, она пришла ко мне на встречу в черном платье и в красных сапогах с пышными ажурными висюльками на голяшках. Вся Москва на нее смотрела, понимая, что девочка приехала из Воронежа или Саратова. Она плакала мне в жилетку. Жизнь у нее, видите ли, не складывается. Мы с ней сели в китайском кафе, заказали ролы, и первой фразой она испортила мне весь день: «Я хочу покончить жизнь самоубийством!» Нет, дорогая, подумал я, если ты мне это говоришь вслух, ты не хочешь покончить жизнь самоубийством. Настоящие самоубийцы не говорят о самоубийстве. Они его совершают, как правило, всегда неожиданно для окружающих.

- Не надо так говорить – сказал я.
- Я хочу покончить жизнь самоубийством! – повторила она.
- Не надо так говорить, Наташ. У тебя не все так плохо, дочке 12 лет, элитная квартира в родном городе. Муж тебе деньгами помогает.

Она уехала от мужа, который старше на десять лет. Он отпустил ее. Она просто нашла себе нового мужчину. Но отношения с тем не заладились. Они с ним тоже разбежались. И теперь она хочет покончить жизнь самоубийством. У нее все плохо – с ее слов.

- Тебе энергию некуда девать – сказал я.
- Да. Ты чувствуешь меня, - коснулась она моей руки своей рукой.

Я боялся ее. Передо мной сидел энергетический вампир. Она достала плакаты, развернула и показала мне.

- Я хочу подарить тебе плакаты с моим изображением, наклеишь у себя дома.

Я отрицательно покачал головой, несколько секунд помолчал. Она заказала плакаты со своим изображением – вот это самолюбие!

- Не надо.
- А что? – спросила она.
- Нет, - сказал я, - не надо. Спасибо. Но я не могу принять такой подарок. Я не могу… чтобы твой образ висел у меня дома. Во-первых, не в моих правилах вещать плакаты на стены, во-вторых, с твоей стороны это будет вторжением в мою интимную жизнь. Прости, я не хочу этого. Прости!
- Нет, ничего.
- Прости. Ты не обиделась?
- Нет-нет.

Она выпила из меня три стакана крови. Я думал проводить ее до метро. Но она захотела гулять. И мы стали гулять. Вся Москва смотрела на нас и на ее красные сапоги. Некоторые улыбались. А иной раз мужики громко восклицали:
- Классные сапоги! Ха-ха!
Она же отвечала:
- Спасибо!
Крепко держала меня за руку, не понимая ничего.

С ней рядом я чувствовал себя отпетым провинциалом. Надо признаться, у меня есть комплекс провинциала. От этого никуда не деться. Должно пройти время, прежде чем он исчезнет.

Мы гуляли. Она допивала мою кровь, а я ее успокаивал, настраивал на оптимизм, говорил, что нужно верить в себя, предлагал пересмотреть свою жизненную позицию, больше думать о хорошем, ставить перед собой большие цели, идти к ним, достигать их. А она допивала мою кровь (уже осталось совсем маленько), шла в красных сапогах, на удивленье всей Москве.

Я наконец-то с ней простился. Она предлагала мне спуститься с ней в метро и целоваться на эскалаторе, ведь это, якобы, так романтично. Я сказал, что некогда… Она сказала – жаль. Я сказал:

- Наташа, ты живешь, как в девятнадцатом веке. Оглядись вокруг – мир другой. А тебе кажется романтичным поцелуй на заезженном грязном эскалаторе.

Она не стала спорить, спустилась в метро одна. Я избавился от нее. Мне сию секунду захотелось напиться, но я сдержался. Позвонил Сереге Харцызову, рассказал ему. Он с улыбкой ответил мне:
- А я люблю вампиров…
- Да пошел ты! – отрезал я.
Я поехал к себе домой. Чуть не сломал нос в экспрессе. Получил от Наташи SMS-ку, но ничего не ответил.

Потом она дозвонилась до меня.
- Тебя стало легче? – спросил я.
- Да, как ни странно.
- Я тебя поздравляю.

Вампиры энергетические. На ночь я прочитал три раза «Отче наш», хотя день назад твердил Харцызову, что эпоха Христа на исходе. Что сказать мне о жизни? Дай бог, я буду прав, и она никогда не закончит жизнь самоубийством. Бог, услышь мою молитву, пожалуйста!

ДРУЗЬЯ.

Позавчера прибыл контейнер. Ко мне на помощь приехали друзья. Слава Богу, что они есть, Димка Синицын и Серега Харцызов. Это мои еще кемеровские друзья. Наша дружба не замешана на бизнесе, на ПР, на работе, поэтому она крепче, прочнее. Контейнер доставили до подъезда. Взяли за это немалые деньги – 4500 рублей. Шофер грузовика, на котором привезли контейнер, попросил меня проверить пломбу. Я для приличия проверил. Открываем контейнер. За время транспортировки там все утряслось, утрамбовалось, как полагается. Я взял первый ящик с вещами, там зазвенела битая посуда. Ясно. Стали спускать вещи на землю. На потолке в контейнере я обнаружил дыру с палец величиной. Дожди во время транспортировки лили нешуточные, и наш с Женей (женой) диван, на котором мы творили секс, весь промок, запрел и практически уже начал загнивать. Настроение мое испортилось. Говорил я Жене, бросить всё к чертовой матери в Томске, ехать пустыми! Ну да ладно, дело сделано, бабки заплачены. Переезд приравнивается к пожару.

Я затаскивал вещи в квартиру и думал, сам Райхельгауз меня попросил прочитать для своих студентов пьесу «Бедные люди, блин». Иосифу Леонидовичу очень нравится эта пьеса. Он хочет, чтобы ее поставили в театре. Это большая честь для меня. Не исключен вариант, что режиссером этого спектакля буду я. Мне нужно начитывать пьесу, а я гружу вещи. Проза жизни.

После того, как вещи беспорядочно были расставлены в квартире, мы с друзьями открыли бутылку водки. Димка и Серега пили, а я только поддерживал разговор. Надо сказать, что между собой Димка и Серега мало знакомы. Через меня знакомы. Поэтому им было интересно узнать друг о друге больше. Я дал им такую возможность. Димка журналист, политический обозреватель, Серега лидер молодежного движения одной из националистических партий. Я просто отдыхал, слушая их разговоры и споры. Учитывая сложившуюся политическую обстановку в стране и российско-грузинские отношения им было о чем поговорить.

- Я не расист. Я – националист. Я не питаю предубеждения против какой-либо расы. С точки зрения непредвзятой прагматической демографии нет никакой разницы, заселяется Россия неграми или азербайджанцами, тувинцами, армянами, чеченцами, казахами. Важно, что нерусскими.
- Но в России живут не только русские. Что несет для них доктрина русского национализма?
- Мы защищаем интересы всех коренных народов России. Но при этом мы, конечно же, особо выделяем русский народ как народ государствообразующий, от физического, социального и морально-психологического самочувствия которого зависит судьба всей России, а значит и всех народов, ее населяющих. Вместе с тем ясно и понятно: невозможно относиться ко всем нашим историческим соседям одинаково. Это было бы несправедливо.
- Но почему? Они имеют такое право на российскую землю.
- Объясню. Во-первых, необходимо отличать комплиментарные для нас, русских, народы от некомплиментарных (по Гумилеву), независимо от их укорененности в России. Если с первыми у нас на протяжении многих веков складывались нормальные отношения (марийцы, мордва, чуваши, буряты, да теперь уже и татары), а с некоторыми из них даже стратегические союзы (например, осетины, эвенки), то с другими эти отношения всегда были проблемными (евреи, чеченцы и др.). И тут всё должно строиться на принципе обоюдности и справедливости: как вы к нам, так и мы к вам.

Застолье закончилось к 23 часам. Они бы с удовольствием продолжали дальше, но последняя электричка в Москву уходит, по-моему, до 12 ночи. Я проводил их до станции, поблагодарил еще раз за помощь и мы попрощались.

Я возвращался домой. Завтра мне предстоит читать пьесу.

ГОПНИКИ,

Железнодорожный – немножко похож на Кемерово. Полюбил его по этому. Бульвар такой с фонтаном, как Бульвар Строителей в Кемерово. Гопники с пивом по подворотням шорохаются. Как на Родине!

Два каких-то парня, когда я поздно возвращался из Москвы, попытались до меня «доибаться». Я им прочитал небольшой монолог, типа: «Чё фраера нашли, что ли?.. Один звонок сделаю, будете ползать передо мной и просить, чтобы Никита Сергеевич вас простил…» Они стояли, слушали меня, открыв рты. Я думал: «Если они скажут – звони. Куда буду звонить?» Буду атаковать, буду бить в рыло. Лучшая оборона – это нападение. Когда я закончил речь, погрозил им пальцем, и это у меня вышло очень красиво, очень по-американски. Один из них сказал: «Да ладно» Второй спросил: «А как… тебя… вас зовут?» Первый перебил его: «Ты что? Он ясно сказал – Никита Сергеевич!» «А-а!» - понял первый. «Ну, давайте, мужики! – хлопнул я их по рукам – Будут проблемы – обращайтесь. Поможем» Они в два голоса: «Ага» И я пошел. Потом оглянулся и спросил: «А кто у вас из законников всем в районе заправляет?» Они пожали плечами. Я опять пригрозил пальцем и сказал: «Такие вещи надо знать».

Пошел «домой», включил Фон Триера и лег на диван, который я уже высушил, диван, приехавший в контейнере из Томска, города, где нет гопников. Но я и с ними умею выстроить отношения… ПР.

ЧИТКА.

Читка была с перерывом. Некоторые демонстративно удалились. Среди студентов была Юля, знакомая по ЖЖ, с которой мы уже встречались в Москве, которая работала на съемочной площадке с различными режиссерами. Потом на обсуждении я выслушивал их мнения. Что я сам понял после читки, что пьеса слишком велика. Иосиф Леонидович появился в театре только к 22 часам. Мы уже собирались по домам, выходим из театрального кафе, на диване полубоком, согнув в локте левую руку, прижив её к сердцу, сидит Райхельгауз. Я, не понимая, что у человека приступ, улыбаюсь, двигаюсь здороваться за руку.

- Щас я… - говорит он, тяжело дыша.

Его лицо бледное-бледное.

- Это же сердце, - сказал кто-то из студентов.

Все в театре перепугались. Тут же вызвали скорую. Иосиф Леонидович тяжело встал при помощи кого-то из студентов, пошел к себе в кабинет.

Кто-то стал плакать. Я ходил по коридорам театра. Время было к полуночи.
Спросил Аллу, завлита театра, молодую симпатичную девушку: «Нужна ли моя помощь?»
Она сказала: «Езжайте, вам же в Железнодорожный… Можете опоздать»
Я извинился, отправился к метро. И всё думал, что происходит там в театре. Отправил SMS: «Алла, как там Иосиф Леонидович? Волнуюсь». Она ответила: «Врачи уговаривают в больницу. Не соглашается. Сообщу» «Блин» - написал я. «Бедные люди» - написала Алла.

Электричка мерно везла меня к станции, где бросилась под поезд Анна Каренина. Немногочисленные пассажиры возвращались из воскресной Москвы. Красивый женский голос из репродуктора оглашал: «Следующая станция Реутово…»
А я думал. Я всегда слишком много думаю.
Снова SMS.
«Как там, Алла?»
«Не едет в больницу. Лежит»
«Блин» - снова написал я.
«Всё будет хорошо» - написала Алла.
«Безусловно» - написал я.

Утром Райхельгауз уже улетел в Париж. Слава Богу, всё обошлось.

САХАР… И ЧАЙ.

Интересно, как поживает мой гиперинсулинизм? Какой у меня сахар в крови. (а то эндокринолог: "10 кг веса лишние. Поджелудочная работает на износ, четыре сложные операции дают о себе знать... Думайте")

Ведь я худею. Ем совсем мало. Почти не ем сладкого. Жены со мной нет. Приезжаю после 23 часов "домой", съедаю какой-нибудь наспех сделанный салат - и адью. Смотрю на ночь Кустурицу или Фон Триера, или, чего хуже - пишу сценарий про взятки и пьесу про Ахмада шах Кадыра. Плохо пока получается. Но я стараюсь.

На гитаре на моей порвалась первая струна, сука. Вещи из Томска стоят неразобранными. До Белого чая не мог докопаться. Сегодня купил в магазине и Белый, и Кокейчу, и Мате. Лежу, как самый настоящий магараджа, пью чай, отправляю пьесы и сценарии по электронной почте. Я люблю Тебя - Жизнь! Без чая меньше, но тоже люблю.

ПРОДАВЦЫ ПРОПИСОК.

Рассказ, понятный только россиянам, из-за прописки.

С утра уехал в Сергиев Посад, покупать регистрацию (прописку). До этого переговоры шли долго, меня настырно туда зазывали, твердили, что у них всё по-честному, без обмана. За 1 200 долларов. За полторы сотни километров от Москвы. Ну да Бог с ним, с расстоянием. Главное, настоящая законная прописка в паспортном столе, со всеми вытекающими.

Поехал. Утро раннее. Уже отучил себя вставать в такую рань. Тут поднялся в половине седьмого. Поперся на вокзал. Оказывается, с утра все едут на работу. И мне пришлось ехать полчаса на ногах. Ну да ладно. Приехал на Ярославский вокзал, купил билет, сел в электричку. И пыхтел неторопливо до Сергеева Посада в течение полутора часов. Боже мой, какая даль! Неужели и отсюда люди каждый день ездят в Москву на работу? За окном вместе с ожившими холмами поплыли небольшие по сибирским меркам сосенки, нагоняя на меня сибирскую же тоску. Картинка менялась, а я оставался таким же, и все пассажиры оставались такими же. Такими же измученными и забитыми. Неужели, в самом деле, во всем виноваты евреи и чеченцы? Черт побери! Неужели всё так просто? Убить или выгнать из России всех негров, чеченцев и евреев – и жить станет лучше, жить станет веселее, и пассажиров со скорбными лицами будет гораздо меньше.

Сергеев Посад произвел на меня очень хорошее впечатление. Церкви, белые стены - толи монастырь, толи оборонительное сооружение. Извилистая дорога с холма на холм. И церкви, церкви… Красота неописуемая! Хочется здесь жить и трудиться, если бы не полтора часа от Москвы на электричке:(

Почему я болтался по городу? Продавцы прописок где-то задерживались, регулярно мне звонили, что «вот-вот, сейчас-сейчас, едем уже, сходите пока в единственный в городе «Макдоналдс». И я пошел в «Макдоналдс»… Будь он неладен! Пошел добивать свою недобитую поджелудочную. Купил «Грик мак», «картошки», «коктейль»… Елки-палки! Ел, а сам думал, зачем я столько много купил. Обожрусь и помру молодым. Картошку недоел. Зато приторно сладкий коктейль выпил весь. Он еще минут тридцать стоял у меня в горле.

Ладно. Вышел из «Макдоналдса». Жду моих продавцов прописками (извиняюсь за выражение). Дождался таки. Сел в черного «двенадцатого» ВАЗ-а. Поехали. Тут же на повороте чуть не сбили какую-то бабушку. В этот момент я с силой ухватился за ручку двери и уперся ногами в пол. Бог миловал.

Приезжаем. Водитель выходит из машины, показывает, куда мне идти. Я иду. Вхожу в здание. Там ко мне сразу подскакивают, приглашают меня в кабинет. Потом снова все исчезают. Стоит отметить, я всегда страхуюсь в таких случаях, позвонил вчера вечером Сереге Харцызову, сказал, что поеду завтра в Сергиев Посад за пропиской. «Запиши телефон чувака, который меня заманил. (смеюсь) А то вдруг у меня там заберут документы, деньги, увезут в Дагестан и продадут в рабство, блин» Серега по телефону, исключительно серьезно: «Говори, я записываю» «89266233669. Записал?» «Записал. Вечером позвоню тебе, узнать, как ты вернулся из Сергиева Посада»

Сижу я, значит, в кабинете, обычном кабинете обычного агентства по недвижимости, жду, значит. В «Макдоналдсе» ждал и сейчас жду. Твердой походкой входят двое: один здоровый, другой помельче. Тот, который помельче бросает на стол передо мной две бумажки, говорит: «Заполняйте»

Я отодвигаю от себя бумажки: «Стоп-стоп! Не понял. А где тот человек, который звонил, где дом, в который меня пропишут, где хозяин?»

Тот, который здоровый сидя в углу говорит: «Мы торопимся»

Тот, который помельче показывает мне папку с документами, открывает ее, как фокусник, быстро пролистывает документы у меня перед глазами: «Вот читайте. Документы на квартиру» Я беру папку, листаю. На какого-то Юрия оформлено 1/16 доля дома по улице Маяковского. «Не понял – говорю – 1/16 дома… И он туда всех прописывает?» «Да. Имеет полное право» - ответил мне грубо тот, что поменьше. «А где он – Юрий? Можно на него посмотреть? Вдруг он сумасшедший или мертвый» Тот, что поменьше ответил: «Нет его сейчас» Надо сказать, что разговаривали со мной эти двое очень напряженно, почти грубо, как будто бы я их подвел или как будто приехал из Киргизии, сижу перед ними пень пнем и деваться мне некуда.

В общем, я подумал немного, взял эту бумагу и стал заполнять. Они замерли, когда я писал. Тишина. Я написал два заявления: одно о том, что не претендую на жилплощадь, в которую регистрируюсь, второе о регистрации. Подал эти бумажки тому, кто поменьше. Он взял их, попросил дать паспорт, листок убытия. Попросил снять с паспорта корки. Я сделал это. Он говорит: «До часу можете гулять…» Я ловлю момент, пока он не спрятал документы в портфель, говорю: «Стоп! То есть вы хотите забрать мой паспорт, и без меня ехать в паспортный стол?» «Да» «Не пойдет. Спасибо!» Я забрал документы.

Они вдруг забегали по кабинету. Тот, что поменьше, как будто этого и ждал, опустил два моих заявление в уничтожитель бумаг. Короткий громкий железный лязг означал, что мои заявления уничтожены, якобы, это должно произвести на меня впечатление. Тот, который здоровый встал, держа руки в карманах, прошелся вдоль кабинета, спросил: «А что вы хотели?» Отвечаю: «Я на 1 200 баксов сделаю десять печатей по регистрации, и буду шлепать их каждому, кто захочет… Где гарантия, что вы сейчас увезете мои документы в паспортный стол и потом вернете их мне?» «Люди иногда остаются в Москве. Отдают нам паспорта. Мы привозим их обратно» «Я хочу лично присутствовать в паспортном столе…» «До свиданья!» - сказал здоровый. «Ок!» - сказал я и пошел.

Я шел, не оглядывался. Немного жутко стало в чужом городе с паспортом без прописки и с двумя тысячами баксов. Я уже больше месяца самое бесправное существо, без регистрации, только еще с деньгами.

Обратно я решил ехать на автобусе. Продавец прописок еще в самом начале разговора мне сказал, что на автобусе до Москвы ехать час. Я вроде всё рассчитал, поехал на встречу с Леной Исаевой к 15 часам. В итоге я добрался до площади Пушкина только к 16 часам. Стояли 40 минут в пробке в районе города Королева. В качестве извинения Лене я купил розу. Мы сидели в кафе, пили зеленый чай и говорили. Лена пообещала помочь мне с работой. Забегу сразу вперед – помогла, нашла мне работу в «А-Медиа», сценаристом на глупый сериал «Война Роз», только я совершил там несколько ошибок и благополучно ее похерил.

К 17:30 побежал в театр на встречу с Райхельгаузом. Там всё решилось. Я ставлю спектакль, сам. САМ!

ОСЕНЬ В МОСКВЕ.

Я теперь понимаю Пушкина, почему он любил осень. Осень в Сибири, и осень в Москве – это две совершенно разные вещи. Осень в Сибири очень коротка, сыра, потом снежна. Сейчас моя дочь Маша в Анжеро-Судженске у родителей лепит снеговиков, играет с двоюродной сестрой в снежки. Там первый снег был более месяца назад. А тут – чудо! Чуточку дождь – легкий… ну не легкий, нормальный. Я хожу в легкой осенней куртке. Шарфик повязан небрежно. На голове бейсболка. На лице улыбка. В глазах надежда. В портмоне деньги. В голове мысли. Желудок трудится, переваривая обед. Член больше не скучает по ласке. Нежная жена Женя приехала… Моя любимая женщина Женя. Она не любит, чтобы я называл ее жена.

Мы ездим по Москве и снова выбираем себе квартиру, потому что мое Подмосковье далековато. Выбираем не тяп-ляп, а чтобы жить было в удовольствие. Сегодня отказались от однокомнатной за 15 000 деревянных, потому что маленькая, хорошая, но маленькая. Комната всего метров 16, кухня 9. Хотя 2 минуты пешком от метро Молодежного – ветка прикольная. Я хочу, чтобы кухня была большая, в комнате… не было мебели, был ремонт, телефон, Интернет… Блин, я выбираю квартиру вместо того, чтобы готовиться к первой репетиции во вторник. Это, блин…! Слов не хватает. В Лондоне можно снять квартиру 150-метровую за 600-700 баксов. Мои друзья в Израиле снимают большой дом за 400 баксов. Тут мне за 600 предлагают всякую чушь! За 700 не могут найти! За 800… В Химках… Блин! Найдите. Я возьму. Дайте, чтобы меня и мою женщину устраивало. Я выбираю квартиру вместо того, чтобы писать режиссерский план, вместо того, чтобы думать… Иосиф Леонидович Рейхельгауз доверил мне постановку пьесы «Бедные люди, блин», моей пьесы. У меня есть идея, как ее ставить. С художником обговорили, Машей, дочкой Райхельгауза, – она приняла мое предложение сделать сие действие в рамках… Блин, не буду писать! Не нужно этого. Боюсь сглазить. На этой недели я читал пьесу для актеров… Читал, а теперь… Я выбираю квартиру…

Но я все равно люблю Москву! Я люблю ее. И эта любовь будет взаимной, бля-буду! Потому что я сильный, потому что волевой, потому что упорный, потому что как… как-как… Я люблю Москву. Я не понимаю некоторых моих друзей-приятелей, которые говорят, что не любят столицу. Так какого же ты хера здесь делаешь?! Зачем тогда все? Чтобы работу работать - отвечают. Езжай тогда в свой Запердянск – и работай! Зачем – без любви? Это уже проституция какая-то! Москву нужно любить! Да, это дорогая женщина! Да, не всем по зубам! Но не по любви нехорошо, не честно, не чисто.

Нужно самому в себе убить одиночество, чувство отчуждения и заброшенности!

У меня все хорошо. Моя теория оптимизма работает.

Мой друг Диман Синицын пишет мне:

«Он любит или не любит города... Он ищет квартиру, хотя страстно желает
найти себя... себя в первую очередь! в первую! Но... или он боится себе в
этом признаться или... Какого чёрта?! причём здесь какая-то территория,
какое-то название, какое-то...? Когда летишь на лёгкомоторном самолёте над
строениями, не важно, в какое территориальное сообщество их объединили
социумы, видишь красоту только лесов, полей, озёр... а любой домик, пусть
это самый навороченный, по современным меркам, коттедж, вызывает только
жалость... Ведь человечек готов жизнь сломать, подарить, разбиться в доску,
изменить себе ради этого куска кирпича и бетона.... Нет? Я не прав? Или Вы
никогда не летали как птица? Если не летали, то не дай вам Бог! Любая
плотская "теория оптимизма" может дать трещину... Мы говорим о творчестве,
так причём здесь квадратные метры? Мы говорим о душе, так при чём здесь
любовь к тому, что сделано руками человека?
Мы загоняем себя в деревянные, каменные, кирпичные, бетонные, стеклянные
коробки и радуемся... Трудно, конечно, сидеть в камере, постоянно
осознавая, что ты её ненавидишь. Что ж давайте тешить себя тем, что она нам
нравится! Что ржавое железо прутьев в новой клетке прикрывает кламурное
боа, а стражники улыбаются тебе, когда выводят на прогулку. Гуляя, ты
понимаешь, что твой прохудившийся левый ботинок не промокает, потому что
истоптанная веками площадка теперь покрыта красной ковровой дорожкой! Можно
ли презирать тех, кто ходит по этой дорожке и вспоминает, помнит, что под
ней ничего не изменилось? Обманывать себя - личная позиция, но ведь
гордиться ей или нет - персональное дело... Хорошо, если этот обман голова,
сознание воспринимает как правду... или ещё лучше - когда он ничего кроме
неё не видит. Это не поиски правды, это даже не самокопание - это утопия,
которая для кого-то тоже воспринимается как правда. Поток мысли и ничего
более. Может быть, поток не в том направлении, но его никто сознательно не
регулирует, не направляет... возможно к сожалению, возможно к счастью. Но
течёт он вне зависимости от того, где ты находишься. Истинная правда,
чувство, и всё остальное вне географических категорий. Многие кричат, что
любят родину... это не правда! Они любят себя, свои чувства и воспоминание
обо всём, что окружало их, как правило, в юности, или просто то место, где
им было хорошо, комфортно, где было согласие с самим собой. А может, это и
не так.

Я не могу сказать, что я люблю Кемерово или Москву и это не страшно.
Страшно то, что я не могу сказать с точной уверенностью, от чего мне будет
хорошо, где я найду СЕБЯ! Может, Вы найдёте себя в Москве, но пока вам
кажется, что вам станет ХОРОШО именно в этом городе! А если не станет?
Стоит ли заранее, авансом, любить то, что должно вам принести
умиротворение? Наверное - Да! Сибирская душа больше городка, пусть он самый
большой или красивый - ей не жалко любви взаймы! У неё её много! Забирай,
но помни, от тебя ждут взаимности, хотя бы чуть-чуть)))) Помни, город!
Помни!

ДС для СР.»

Я ему: «>Ни хера ты! Тебя прет!:) Ты не любишь Москву>Ты не любишь Москву,
разве????????????????????????????????????????????????????????????? Друг мой - Великий скептик?»

Он мне: «Я не сказал, что я не люблю Москву. Я не подтвердил, что она любит меня или
хотя бы даёт намёк на это... Вот и всё. А ты любишь её как валютную
проститутку, которая должна дать гению, а, оценив твои силы, предложить тебе
роль сутенёра)))
Я не скептик. Я просто люблю другую женщину больше))) свою жену)))»

Мой друг хороший, умный человек.

Я ему: «Ты умница, Синицын!:) Бля! У тебЯ умная голова. Через год-два ты будешь
работать у меня:) Даст Бог! Бог даст!
Я люблю ее, как валютную проститутку, но ЭТО ЛЮБОВЬ!»

РИЭЛТОРЫ.

- Вы квартиру еще не сняли?
- Предлагайте.
- Есть у меня вариант: отличная квартира на Автозаводской…
- Не-е-е. На Юго-востоке не надо. Мне нужна квартира, где более-менее экологическая обстановка… Центральный округ мне не нужен так же.
- Есть еще у меня квартирка на Соколе…
- Состояние?
- Нормальное.
- Мне не надо «нормальное». Мне надо «отличное».
- Ну там нормальное… Хорошее состояние. Потолок побелен.
- Вы меня слышите? А район какой?
- Люблино.
- Вы издеваетесь надо мной?
- Есть у меня еще квартирка в Южном Бутово. Хорошая. Меблированная.
- Мне не надо мебель. Вы же видели заявку… И я не хочу за МКАД.
- Алло! Здравствуйте! Вы еще ищете квартиру?
- Да, предлагайте.
- Какой округ вам нужен?
- Только не центральный и не юго-восточный…
- Но на юго-востоке цены ниже.
- Ну и что?
- Есть у меня одна квартира на Соколе…
- Состояние?
- Нормальное. Потолок побелен.
- Пасибо! Мне ее уже предлагали.
- Еще есть квартира в Южном Бутово…
- Далеко.
- Есть еще отличная квартира, мебель, телевизор, всё есть…
- Девушка, вы видите заявку. Мне не надо мебель.
- А хозяева увезут.
- Это вы так решили? За хозяев?
- У меня есть отличная квартира! Евроремонт! Всё!
- Где?
- Пять минут пешком от метро Автозаводская.
- Не нужен мне тот район.
- А что вам нужно? Там экологически благоприятная зона. Национальный парк Лосиный остров рядом.
- Где он там рядом?
- А Марьино не пойдет?
- Нет!!! Нет!!! Нет!!!

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС.

Вслед за депрессией неизменно следует счастье. Сегодня хотели с Женей попасть в Третьяковку. Погода ужасная, слякоть, дождь, но мы принципиально не берем зонтов, потому что (?) куда мы с ними в музее(?). Подходим к Третьяковской галерее – блин! Понедельник выходной. А на сайте говорится, что работают без выходных. Блин! Мокрые, как курицы, идем обратно к метро Полянка.

По дороге Храм. Я говорю: «Во! Давно хотел сюда зайти. Всё некогда было. Пошли?» Женя молча идет за мной. Ворота кованные, железные открыты. Заходим в Храм, купили две свечи. Там – тихо как в раю, не души. Поставили свечи. Я за Женю, потому что у нее депрессия в пике, потому что дочка наша за 2500 тысячи километров, потому что нужно поддержать. Женя за дочку Машу, которая пьет парное молочко, играет в снежки у бабушки в Кузбассе, ни о чем не печалиться, слава Богу. Потом обошли Храм, полюбовались Иконами. Женя увидела лавочки возле стены, предложила: «Давай посидим?» Мы сели.

Сидим минут десять. И так хорошо вдруг стало, и такой покой я ощутил в сердце своем. Там, снаружи идет дождь, а здесь – покой. Епонский-Бог, я человек не забывающий кричать в своих произведениях, что эпоха Христа закончилась, что – кризис Религии, блин, вдруг не первый раз ощущаю покой в церкви. Жаждал ощутить покой, соприкоснувшись с искусством, в Третьяковке, а вышло вот как. И это хорошо. «И был вечер, и было утро: день один»

ЭФИР

Нашли квартиру за 800 баксов недалеко от метро Отрадного.

Сегодня с нуля часов ночи был на дурацком радийном эфире. Тема: «Проституция». Я сразу предупредил, что не в теме. Но Гриша Заславский рекомендовал меня ведущей Марине, как автора пьесы «Мои проститутки». Марина прочла пьесу, и прямо перед самим эфиром сказала мне, что это не пьеса. Меня это вырубило. Еще перед эфиром я представился Марине, как драматург и режиссер. Она спросила: «А где вы ставите?» Я сказал, что сегодня утром первая репетиция в Школе современной пьесы Иосифа Райхельгауза. Она удивилась. Я стал ей рассказывать, какой это хороший театр, что Райхельгауз доверил мне постановку пьесы «Бедные люди, блин». Смотрю, она не получает особого удовольствия от этой информации. «Я – говорит – два года не хожу в этот театр. Два года не разговариваю с Райхельгаузом» Я говорю: «Понял» И думаю: «Вот это попал!» Марина, забыл как фамилия, в конфликте с Райхельгаузом, как выяснилось позже.

Говорить о проституции не хочется. Рядом со мной сидит психолог, которая утверждает, что все проститутки бедные, несчастные, обираемые сутенерами. Я не согласился, сказал, что многие девушки идут на это исключительно добровольно. Вообщем, мне было скучно говорить о проституции два часа. Ведущая Марина призывала меня к каким-то откровениям. Но мне нечего было говорить. Не моя тема уже. Я не пользуюсь проститутками. Какого хера пришел?! Я из-за этой дурацкой пьесы чуть с женой не разошелся. Во время рекламы Марина высказывала недовольство мной. Я улыбался. «О чем мне говорить? Я согласен с психологом: «С проституцией можно бороться, проституция – это закономерность. Зачем конфликтовать с психологом?»

Уехал с эфира неудовлетворенный. Вел себя как дурак. Но я и есть дурак, я не изучал проблем проституции. Когда я соприкасался с проститутками, я общался с людьми, я находил в них человеческое, иногда много, иной раз маленькую толику, только за деньги. Я искал в них Любовь за деньги. Марина тоже была недовольна. Наверняка, высказала Заславскому, который меня порекомендовал. Гриша, конечно, хотел, как лучше. Он сказал: «Сергей, это же ПР» Ну да ПР. Только говенный. Лег спать в 4 утра. Проснулся в половине девятого. Нужно ехать на репетицию.

Встретились с Райхельгаузом. Рассказал ему замысел спектакля, сверхзадачу, формы. Он сказал: «Пробуй». Я сказал, понимаю, что мне нельзя сделать спектакль удовлетворительно или хорошо. Мне нужно только ОТЛИЧНО. Он спросил: «Почему?» Я сказал: «На меня сделал ставку Райхельгауз» Он улыбнулся.

РЕГИСТРАЦИЯ.

Мир не без добрый людей. Алена Буравлева, моя знакомая по ЖЖ, предложила помощь с регистрацией. Прекрасная Алена Буравлева, практически посторонний до этого времени человек предложил мне помощь!!! Так крутится наша земля.

- Согласен, конечно, я согласен.
- Но только не так быстро.

К обеду выяснил по телефону, что прописка моя еще не готова. Алена стала почему-то извиняться, что получится только к четвергу. Я сказал, не к чему извинения. Я и так свои проблемы переложил на ваши плечи.

МНОГО ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ НА ЗЕМЛЕ.

Уже 1 ноября 2006 года.

С утра с Женей писали диалоги для сериала «Война Роз», куда меня рекомендовала Лена Исаева, который я благополучно похерил. Мне забавно, легко, хотя и необычно. Хотя два раза чуть не поругались.

СЦЕНКА:

(Виктор и Дима играют в шахматы. виктор не может собраться с мыслями, поэтому проигрывает, нервничает. Виктор поднимает перед собой фигуру коня, рассматривает)

Виктор: Не, Димка, Горин просто с похмелья был, поэтому не принял предложение. Надо будет еще раз поговорить с ним.

Дима: Ходи, давай. Пока Горин ржал как конь…
(ПОКАЗЫВАЕТ на коня, которого держит в руках виктор)
…мне стало понятно, что ничего хорошего из этого не получится. Из твоих бредовых мыслей никогда ничего путного не выходило. И я, главное, всегда покупаюсь на них. Ходи – давай, генератор идей!

Виктор:
(СТАВИТ ФИГУРУ КОНЯ НА ШАХМАТНУЮ ДОСКУ)
И ты тоже, Брут!

Дима: Какой еще «Брут»?

Виктор: О-о-о! Как всё запущено! Брут – это друг Цезаря. А Цезаря-то хоть знаешь?

Дима: (делает умное лицо) Ну, конечно, знаю. В армии старшина у нас «Цезарь» был. А ты его откуда знаешь?

Виктор: Не знал я, что у меня брат такой тупой!

Дима: Ты сильно умный!

Виктор: Не цените вы меня. Да каждое мое слово – золото! Каждая моя идея миллиона стоит! Год назад придумал таксовать, приезжих по магазинам и рынкам возить – это ли не идея?

Дима: Ага, снова большие бабки вбухал, а у первого же рынка местные водилы тебя отметелили.

Виктор: (переворачивает шахматную доску)
Всё. Не хочу больше играть. Скучно с тобой.
(берет фигуру ферзя, показывает ее ДИМКЕ)
Не веришь ты мне, Димка! А я скоро вот кем стану – ферзем!

склейка:

После обеда мы с Женей легли поспать. Вечером ехать на награждение «Действующих лиц». Вдруг в три часа сверху снова начали сверлить, громко, часто. Весь наш дневной сон был нарушен. Женя сказала, что ненавидит эту квартиру. Я сказал, ждать осталось недолго. К концу недели переедем в Москву. Пусть подороже, зато ближе.

Настоящий правильно заваренный зеленый чай - это лекарство. Это отсутствие головных болей, чистка, уничтожение посторонних болезнетворных бактерий. Чай – мощнейший антиоксидант. У меня пять лет сохраняется предкариесное состояние на зубе мудрости. Мой стоматолог в Томске обещал пять лет назад: «Через год придешь, кариес будет готов, и мы тебе поставим пломбу… уничтожим кариес» Я каждый год хожу к стоматологу, у меня нет проблем. Стоматолог смотрит на меня, на мой зуб мудрости с предкариесом, говорит: «Ну бывает такое…» И дело тут не в крутых зубных пастах. Дело в зеленом чае. 3-4, а еще лучше 7-8 чашек правильно заваренного, настоящего зеленного чая в день – и ЖИВИТЕ ДОЛГО, БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ! На хрен – КОФЕ!

Спасибо Алене Буравлевой! Она подарила мне прекрасный чай из сердца Китая. Я каждый день его пью и думаю о ней. В Москве у меня появился новый Друг.

И еще, чай приносит в душу ЛЮБОВЬ.

НАГРАДА.

Интрига держалась. Я сидел за столом, рядом с Иосифом Леонидовичем. Очередь дошла до читки отрывка из моей пьесы. Студенты прочли неудачно выбранный кусок:

Михаил Блинов: Артем Клепин думает, что он большой босс. Хотя под мозговой коркой у него есть захудалая, но такая стойкая и навязчивая мысль, мысль о том, что он – ничтожество. Он борется с этой мыслью. Настаивает, что из него получается офигительный начальник. Руководит всей съемочной группой. После того, как Клепин выпил у меня сегодня стакан крови, нет ни малейшего желания писать статью о минимальной оплате труда. С этим сукиным сыном, Артемом Клепиным больше никогда не буду работать. Он вежлив и тактичен с тобой только тогда, когда ты ему нужен, а когда он тобой уже воспользовался, ты ему всё написал, воплотил, он с тобой будет грубым и беспардонным. Возникает желание дать ему в рожу, но маленьких обижать нельзя. На них нужно срать три больших кучи.

Артем: Я считаю, это неправильно.

Михаил Блинов: Зачем я тебе тогда нужен? Пиши сам? Каково хера…

Артем: Хочу, чтобы у нас была команда.

Михаил Блинов: Ты не хочешь, чтобы у нас была сильная команда, ты хочешь, чтобы команда была твоя.

Артем: Ты ошибаешься, Миша.

Михаил Блинов: Хорошо бы, что так…

Лиза говорит, что я тоже не подарок.

Лиза: Ты себя-то немного усмири. Он тебе деньги, как-никак, платит.

Михаил Блинов: Вот именно, что никаких денег я пока еще не видел. Ты видела его деньги?

Лиза: Не видела.

Михаил Блинов: На хер мне этот ад из компромиссов за копейки. Я – это я. И смиритесь, если я вам нужен. Я ответчик, как говорит Галина Михайловна Чубик, будете со мной хорошо, я буду с вами – отлично. Будете плохо, я к вам - жопой.

Лиза: Скажи ему об этом…

Михаил Блинов: Зачем?

Лиза: Пусть знает об этом.

Михаил Блинов: Он знает об этом. Он тонкий психолог, хоть и салага. Он знает, когда мне нужно улыбаться. Когда приходит пара деньги отдавать, тут уже не надо быть со мной ласковым. Зачем? Мавр сделал свое дело. Иди в жопу, мавр.

СКЛЕКА.

После этого Райхельгауз выступил с речью, представил меня, как драматурга, рассказал о пьесе, об оптимизме, который движется на смену декадансу уральской драматургической школы Коляды с Сигаревым и братьями Пресняковыми.

Потом наградили третьей премией грузинского драматурга, который по политическим причинам, в виду сложных российско-грузинских отношений, не смог приехать. Вторая премия досталась известной писательнице Улицкой. На сцене читалось ее неудовлетворение, ее неудовольствие. Я понимал, либо мне ничего не досталось, либо – это ПОБЕДА! И вот – Чулпан Хаматова, актриса и Леонид Гозман, член правления РАО ЕЭС, спонсора конкурса зачитали имя победителя.

ИМ СТАЛ НИКИТА СТЕПАНКОВ. С ПЬЕСОЙ «БЕДНЫЕ ЛЮДИ, БЛИН»!

Моя пьеса заняла первое место! Я бросил взгляд на сидевшего рядом Райхельгауза. Он улыбнулся и указал рукой на сцену, как волшебник, мол, пожалуйста, иди, получай, что заслужил. Я поднимался на сцену и думал, что же говорить. Получил из рук Хаматовой диплом, из рук Гозмана фигурку с театральными масками: грустной и веселой и надписью снизу «Действующие лица – 2006». Фигурка оказалась тяжелой.

Я подошел к микрофону, оглядел зал. Повисла театральная пауза. От меня ждали ответного слова. До этого все, кто получал призы выходили и долго о чем-то говорили, говорили о значимости искусства, говорили о том, как они писали свои пьесы, говорили длинные слова благодарности, говорили всякую чушь, важную лишь для них и не нужную ни кому. Я же сказал: «Пасибо, блин!» Гозман за моей спиной оценил шутку и засмеялся. Я пошел в зал. Пусть уже будет так. Зачем зрителю мои слова, как я писал пьесу, что я переживал, как проводил этот материал через себя, кого я люблю, кому благодарен? Зачем? Я спустился в зал и пожалел: нужно было сказать спасибо Анатолию Борисовичу Чубайсу, Иосифу Леонидовичу Райхельгаузу, Михаилу Юрьевичу Угарову. Чё ж я так облажался?!

Райхельгауз первым пожал мне руку и отметил: «7 тысяч долларов – это хорошее начало». Я снова не нашел сказать ничего умнее, чем спасибо. Церемония закончилась. Подхожу к Жене. Она сидит в первом ряду. Целую ее. Она поздравляет меня. Далее всё, как в тумане. Меня кто-то поздравляет. А в голове у меня вертится сумма: 7 тысяч долларов. Я пытаюсь умножить ее в уме на 27 рублей. Не могу. Думаю лишь, что этого более чем достаточно для начала. Когда мы с Женей уже ушли из театра, я вдруг вспомнил, что не подошел к Угарову, не поблагодарил его. Ведь он тоже вместе с Райхельгаузом бился за меня на жюри.

Черт побери! Время половина первого ночи. Задержали вручение потому, что председатель жюри Чулпан Хаматова торопилась со спектакля, поэтому изначально было запланировано начало на 22 часа. Закончили в половине первого ночи. А нам с Женей ехать в Железнодорожный. Мы успели с ней на последнюю электричку. Ехали усталые, но счастливые.

Через проход сидели пьяные подростки, матерились хрипатыми голосами, плевали на пол, неуклюже пели: «Реутов – ФК, чемпион! Сколь не бей, не пасуй, всё равно получишь…» Потом один из них расковырял до крови свою голову, от чего ему стало невыносимо радостно, кровью нарисовал свастику на стене под окошком, измазал лицо своей подружки-хохотушки, которая была такая же, как они.

Всё это время они громко гоготали, дули пузыри жвачки, материались. Но я был равнодушен и счастлив. В другое время я бы остановил их, заставил бы заткнуться, стереть с пола белые лужи харчков. Но теперь, после триумфа мне не было до них дела. И никому не было до этих молодых свиней и подонков дела. Почему? Неужели все самодостаточны и счастливы? Недоделанные подростки вышли в Реутове. От них остались лужи харчков, которые были достаточных размеров для того, чтобы оператор ТВ мог настраивать по ним «баланс белого», кровяная свастика и обида, проснувшаяся неожиданно. Почему я не остановил их, не упрекнул, когда они борзели, орали, рисовали свастику, плевали на пол? Почему промолчал? Потому что был счастлив. Счастливым в наше время быть нельзя. Счастливым быть грех.

ПЕРВАЯ РЕПЕТИЦИЯ.

Первая репетиция в театре была безобразной. Прежде всего я не был готов к ней. Квартирный вопрос продолжал меня мучить. Мы сидели в Железнодорожном на чемоданах. И у меня первая репетиция. Ужас! Я выглядел, как пионер. Уже некоторые актеры практически прямо мне сказали, что пьеса – говно! Олег Долин, актер, который должен быть играть главную роль отметил, что в пьесе нет событий, что она длинная. Потом уже наедине он добавил, что ему нужна авторитарная режиссура. Я промолчал. Мы прекратили репетировать, я зашел к заведующей труппы, Елизавете Сергеевне и сказал, что Долина не будет в моем спектакле, во-первых, он опоздал на 40 минут, во-вторых, ему не нравится пьеса, в-третьих, мне главный герой нужен с харизмой героя, а не с харизмой гоголевской шинели. Елизавета Сергеевна сказала, ну что ж, надо искать героя. Долин просил авторитарной режиссуры – пусть получает. Погорячился я.

НОВАЯ КВАРТИРА ЗА 800.

В субботу переезжаю в Москву. 5 минут пешком до метро Отрадное. Район мне понравился. Квартира с евроремонтом. 6 этаж 17-ти этажного дома. Окна во двор. Кухня огромная. С консьержкой и охраной в подъезде. По буржуйски всё.

Но сумма в 21 тысячу деревянных не дает мне покоя. Я даже не говорю по телефону маме, сколько тут стоит жилье. Она с ума сойдет. Это ж какой бизнес! Хотя есть у меня предложения и за 550 баксов с ремонтом, но 25 минут до метро на трамвае. И за 600 баксов – 15 минут пешком. И за 550 баксов – «бабушкина» квартира. И за 500 – первый этаж. И за 600 – в центре. Но зачем мне центр. Боже мой! Я за две недели объездил всю Москву. Иной раз такое сдают!

Я понимал, что совершаю глупость, ведь у меня не было ни работы, ни какого дохода.

НОЧНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ.

Теперь можно приступать к репетициям. Но у меня, как прежде нет главного героя. Узнаю невзначай, что Райхельгауз отчитал Долина за то, что тот плохо отнесся к работе. Выбора не было. Я позвонил Долину, опередил его, сказал, что у меня есть другое режиссерское предложение, другая идея, как делать этот спектакль. Он, естественно, пошел на контакт. Я прекрасно понимаю, какое огромное давление на актера оказывает больное актерское самолюбие. Напомню, на этой земле есть люди, а есть актеры, которых сложно назвать людьми. Мы встретились после его репетиции в 12 часов ночи. Проговорили час. Метро уже перестало работать. Я надеялся, что Долин подбросит меня поближе к Отрадному, как обещал по телефону днем. Но у него нашлись какие-то неотложные дела, он, смущаясь, но, не извиняясь, высадил меня на Новослободской, сказал, отсюда можно по прямой добраться на такси. Ок!

Я, конечно, не пропаду в 2 часа ночи. Поймал калымщика, на Жигулях. Водитель оказался азербайджанцем. Он долго не говорил, сколько с меня возьмет. На полпути я всё-таки выманил у него цену. По-моему много. 300 рублей. По дороге рот у азербайджанца не зарывался. Он рассказывал о том, как папа учил его не зариться на золото, а приобретать шерстяные ковры и строить дом. Ковры у него уже есть, смеялся он, а вот дома, квартиры нэт. Потом он показал мне мечеть и «еврейский храм», как он выразился. Я поправил его: «Синагога». Он сказал: «Всё равно». Подвез меня к подъезду, взял 300 рублей, и с улыбкой сказал: «Я думал, ты 350 дашь» Я ответил: «Не дам. До свидания» и закрыл дверь. Он поехал восвояси.

Зачем мне это всё, зачем мне этот спектакль? А кто? Кто если не я? Райхельгауз задал вопрос – кто поставит? Все молчат. Я говорю – давайте я. Теперь я на протяжении времени буду изживать из себя ПР-щика. Буду загонять себя в жесткие художественные рамки. И перестать думать о зрителе, о потребителе. Актер – это главное на сцене – старик Станиславский прав.

БЛИН, УЖЕ 23 НОЯБРЯ.

Стиль и обойма. Стиль и обойма. Два взаимодействующих понятия. Одно без другого сложно представить.

На самом деле, когда есть команда, можно ставить всё, что угодно. Даже Библию. Вот где многогранность!

С Филиппом Лосем говорили о плохих людях. :) Мы с ним себя к таковым не причисляли. Я называл их «говенными». В итоге получасового разговора мы пришли к выводу, что говенным людям очень тяжело живется, очень сложно. И чем говеннее человек, тем сложнее ему дается путь.

После разговора я шел до метро и думал: «Блин, а мне ведь тоже нелегко дается путь» :))) Да уж.

Моя постановка помаленьку продвигается вперед. Вернее, всё стоит не месте. У меня нет главного героя. Сказал об этом Райхельгаузу. Он сказал: «Выбирай другого актера»

Остановился на Вадиме Калганове. Предложил ему. Он сказал: «У меня деньги в другом банке». Но в итоге согласился. Три индивидуальных репетиции я провел, как у тигра в клетке. Вадим задавал кучу вопросов, на которые я либо не мог отвечать, либо отвечал неуверенно. Он сказал: «Пьеса не стоит того, чтобы ее ставить, потому что ты не знаешь, зачем это делать» Я пытался доказать обратное. Мы спорили. Он два дня побеждал, я проигрывал. На третий день я не выдержал и сказал: «Это у меня деньги в другом банке. Если у нас нет взаимопонимания, то встретимся лет через 10…» Это было последним доводом в нашем споре, который имел, как ни странно, свои результаты. Он понял, что я человек решительный и готов распрощаться и с ним, также как с Долиным. Калганов моментально оценил ситуацию, вероятно, понял, что после такого окончания переговоров ему от Райхельгауза достанется, и изменился. На следующую репетицию он пришел ко мне уже союзником. Я же на трех листах подготовил свехзадачу, в которой ответил на ряд вопросов: что, где, когда, почему, зачем, как и что.

Репетиции продолжаются. Я переписал пьесу уже 4 раза. Все улыбаются надо мной. Но работа идет. Я сдвинул постановку с мертвой точки. Сегодня читали все четыре актера, которые будут задействованы в этом спектакле: Вадим Калганов, Оля Зелезецкая, Катя Директоренко и Николай Голубев.

Настроение на репетицию у актеров было хорошим. Пьесу за столом читали весело, искали нужные акценты. После прочтения я понял, что это комедия… Вечером я почувствовал головную боль. Блин, бедные люди!

МНЕ НЕЛЬЗЯ ПРОИГРЫВАТЬ ЭТУ ГОНКУ.

Когда тебе оказывают доверие - это ко многому обязывает.

Пять лет назад «Генерал» оказал мне доверие: взял в штат никому неизвестного, худощавого ПР-шика, пацана, который прочитал пару книг по ПР, снял пару рекламных фильмов и выдавал себя за ПР-щика из Кемерова... И мне было оказано доверие. Через месяц в Томске обо мне говорили, как о выскочке, полгода спустя, меня стали принимать у себя главные редактора и в администрациях. Через год я уже сделал две мощные ПР-кампании - меня зауважали. Через два года мы выиграли выборы в Государственную ДУМУ РФ - и я перешел в разряд "дедов"... Потом "дембель"... Многие жалели, что я уезжаю из Томска, говорили о моем профессионализме, о том, какой кайф было со мной работать... А том, что так мало среди профессионалов хороших людей…

Теперь я здесь, в Москве. Ситуация немного похожая. Только это не ПР, в котором я пять лет назад ничего не соображал, а ИСКУССТВО: драматургия, который жили во мне, начиная с 12-летнего возраста, режиссура, которая дремала во мне на протяжении пяти лет и сейчас продолжает дремать. А ведь какие претензии у меня были в Кемерове - я каждый год, с 19 лет, когда пошел учиться - делал по авторскому спектаклю. Шума было много... Декан, когда вручал диплом, называл меня по имени и говорил о моем большом будущем - а потом… А потом - ничего. Телевидение, алкоголь, и… ничего. ПР… И вдруг, первое приглашение на Любимовку. Кто такие – Гремина, Угаров? Я уже зарабатываю хорошие деньги, «кручу, верчу, наибать хочу»… В шутку поехал… Тогда.

Сейчас, конечно, тоже Ва-банк. Ва-банк – и ответственность, колоссальная ответственность. На меня сделали ставку. Иосиф Леонидович Райхельгауз. И мне нельзя проигрывать эту гонку. Нельзя.

ПОКОЛЕНИЕ ПЛОВЦОВ.

Есть ощущение, что юность у меня украли. Я смотрю на сегодняшнюю молодежь и понимаю, что я старый, что я за бортом, что я пловец, а не гребец. Я пловец! Я из поколения пловцов. И мало кому на кораблях нужны пловцы, больше требуются гребцы. Они меньше задают вопросов, они не проявляют инициативы, у них в моде – не выделяться. Мое поколение – провалившаяся попытка демократии.

Я ищу лица, срываю маски и нахожу, слава Богу. Живы еще пловцы из моего поколения, в лодках ли, в кораблях ли… Они стали сильными. Ибучее время закалило тех, кого не убило. И я вижу их глаза. Другой вопрос, что нашему поколению не хватает единства. Мы не можем сесть в лодку и грести в такт, мы начинаем выяснять отношения. В нашей крови «глупой воблой» дремлет коллективизм.

Меня выгнали с «А-Медии». Я больше не буду писать этот убогий сериал «Война Роз» за 800 долларов. Сказали, что я им не подхожу. Не формат.

Чего я хочу? Хочу, чтобы люди мне верили.

Сфотографировался на Мосфильме с Василием Шукшиным. Моим Учителем. На Мосфильме пытался пристроить свои сценарии. Ничего не вышло.

Мы сегодня были с Женей в Третьяковской галерее. Ходили вдоль великих произведений, в жениной сумочке лежал фотоаппарат, и меня подмывало достать его и сфотографироваться возле «Неизвестной» Крамского, или возле Верещагина. Но от взоров бдительных бабушек вряд ли укроешься. Плюс ко всему под потолком камеры видеонаблюдения.

НЕ ФОРМАТ.

Я пытаюсь писать другие сериалы. Опять не формат. Детективы – нет. Психоаналитики – нет. Блин, бедный я сценарист! Последние деньги получил в декабре за спектакль.

ХАОС.

Хорошо, когда у друзей всё хорошо! Хорошо, когда можешь порадоваться за своих друзей! Классно, что это земля крутится... Очень рад за Володю Скворцова!

Жалко только иной раз. Сегодня выхожу на Отрадном, казалось бы, всё как всегда, даже лучше. Люди спешат домой, три дворовых собачки свернулись калачиками в вестибюле. Вдруг какой-то резкий шум, и одна из собачек поднимает мордочку… А у нее глаз вытек. Кровь запекшаяся. Глаза нет. Как животному с одним глазом? Тем более, бездомному? Смотрит она на меня единственным глазом, а в нем – слеза, в нем – Бог, а в нем – Мир. А вокруг суета, и хаос, который мы принимаем за космос. Что она хочет мне сказать? Ведь у какой-то же суки поднялась рука на бездомную собаку, или может быть – случайность? Она смотрела на меня, а я шел дальше. Вышел на улицу, дабы не бередить душу попытался об этом сразу забыть. Можно думать о спектакле, можно думать, что у моих друзей дела идут в гору. Можно.

Хочется быть честным, открытым. Говорить правду. Не держать за пазухой камня. Показывать людям ладони и говорить, как я их люблю.

Но я их не люблю. Стараюсь любить всей душой. Стараюсь. Но не выходит. Я вижу, что добрая половина людей - подонки, воры и бляди. И каждая курица гребет под себя.

Я, почему пить бросаю время от времени? Потому что пьяный я люблю весь Мир. Пьяный я обнимаю этот Мир с любовью, трачу деньги, жгу, утопаю в счастии. С утра просыпаюсь, и эта любовь уходит. Но на самом деле это не любовь, а привязанность. Я играю, улыбаюсь, смеюсь, вношу свет, как говорят некоторые мои друзья. И как-то херово от этого. Как-то не по себе. Почему ты должен улыбаться этому человеку? Потому что - нужно нести свет. Зачем ему твоя скорбная рожа? Поэтому – улыбайся. Улыбайтесь, господин барон, улыбайтесь!

ВСЁ ЗАКОНЧИЛОСЬ.

Зима. Я не оправдал доверия Райхельгауза. Не оправдал, увы. Сил моих больше нет.

Я отказываюсь ставить спектакль «Бедные люди, блин».

Ни в коем случае нельзя сказать, что Калганов плохой человек. Он очень хороший человек, и при других обстоятельствах мы бы с ним подружились. Но конфликт произошел, и постановка рассыпалась. И Калганов первый пошел к Райхельгаузу, сказал, что не может больше работать с таким режиссером. Избавил меня, таким образом, от неприятной обязанности рассказать о случившемся Иосифу Леонидовичу.

У Райхельгауза есть потрясающее чутье. Готовишься, например, к нему зайти, рассказать свою задумку, предложить идею. Входишь в кабинет. Иосиф Леонидович улыбается. Рукопожатие. Он не дает тебе рта раскрыть, всё, что ты хотел сказать, говорит за тебя. То есть он это знает, чувствует, предвидит. Говорит коротко, емко, отчетливо. Ты слушаешь его. Потом выясняется, что всё сказано и добавить нечего, как у североамериканских индейцев. Тебе остается только поднять перед собой правую руку, сказать «Хау!». И ты остаешься доволен собой, потому что информация оказалась в нужном месте, в нужное время. Что это? Благодаря чему такое чутье?

Но еще не всё. Райхельуауз продолжает дальше. У меня есть понимание: я нахожусь на грани, на краю пропасти, которая отделяет меня от успеха, от победы. А он предлагает мне три варианта: есть возможность попытаться прыгнуть через пропасть еще раз, далее говорит о воздушном транспорте, и третье – показывает на мост между пропастью. Я выбираю мост. Необходимо оставить на этом краю пропасти некоторых персонажей, так как у них деньги в другом банке. Но они этого заслужили. Встретимся с ними через 10 лет. Мы будем ставить спектакль втроем – Караваев, Лось и я.

Всё еще только начинается.

Как говорит мой папа: «Добро, кабан! Зимой похрюкаем!»

БОГ ПО ИМЕНИ ГЛАЗУНЬЯ.

Насколько важно ощущать себя свободным. Свободным от рутины, от суеты, от людей. Я 30 лет шел к тому, чтобы ощутить себя свободным, хотя бы на такой короткий срок. Путь пройдя до половины… Сейчас Точка!

Вот уже скоро я снова надену кандалы обязательств и буду мечтать о точке забвения.

Когда человек достигает свободы, где нет «Я», тогда начинается спектакль с названием «Нирвана».

Люди занимаются херней, уверенные в своей правоте. Борются за что-то. Чего-то добиваются, торопятся, спешат. А солнце спряталось.

Завтра я буду говорить по-другому. Завтра я буду говорить, что Деньги – это наше всё. Что Деньги – это Бог. Что в жизни нужно движение. Сегодня я доволен малым. Сегодня счастлив.

Женя позвала есть глазунью. Глазунью – это взгляд из вечности. Великое ничто! Великий Бог! С именем Глазунья. Лишняя доза холестерина, блин!
«Зачем мне мелочь?!»

После встречи с режиссером канала ТНТ поехали с Женей на юбилейную выставку-ярмарку «Покупайте российское», которая третий день идет на ВДНХ. Вход туда – 200 рублей. Об этом узнал в мировой сети Интернет три дня тому назад. Пробил, как пройти бесплатно. Можно. Посылаю запрос на два входных, представляюсь генеральным директором ОАО «Лазурит-Р». Следом данные Жени – представляю ее заместителем генерального директора по маркетингу. Приходят письма, которые нужно распечатать и при входе зарегистрировать. Всё просто. У них же нет базы данных налоговой или ФСБ, чтобы проверить есть такая фирма или нет. А на входе я чего-нибудь придумаю. У меня, в конце концов, корка помощника депутата. Буду ей махать, если что, говорить, что остальные документы, в том числе на фирму забыли в офисе. Включаю принтер, печатаю билеты. Наступает сегодняшний день. Надевая дорогую рубашку, костюм, который зависелся в шифоньере. Орошаю себя дорогим парфюмом, чтобы всё по-взрослому. Подходим к регистрационному столу, регистрируемся: я, как генеральный директор, Женя, как заместитель, получаем бейджики и безболезненно проходим, сэкономив 400 рублей. А там товары от производителей по смешным ценам. Покупаем две шапки для Жени, обе эксклюзивные. В «Снежной королеве» за каждую такую заплатишь больше десяти штук. Покупаем килограмм восемь меда из Алтая, из Крыма, покупаем БАД-ов различных, другого барахла. Завтра на эту ярмарку вход бесплатный. Думаю, будет толкотня, продавцы так обещают, но мы уже сегодня сделали все закупки. ОК!

Зачем мы сделали эти покупки? Как пир во время чумы!

Выходим с ВДНХ, прыгаем в такси, потому что я опаздываю на встречу.

Едем. Таксист, не стесняясь Жени, рассказывает, что проститутки в Москве стали слишком дороги. «Цены в Москве ибануться! 10 тысяч… Девка. С ума ибануться. Возил одного чувака на точку. Он выбрал! Такое мурло досталось! Ха-ха! За 10 тысяч! Страшная. Раньше помню в былые времена. Три рубля отдашь – так там тебе будет девка, как девка, аппетитная, жопа подходящая, на лицо нестрашная, конфетка… А щас!!! 10 тысяч – за что!? Я неделю работаю за эти деньги. И самое главное разбирают ведь их, макрошелок копеечных. Спрос есть, значит…»

Весело доехали. За 300 рублей и концерт бесплатный, и дорога.

Иду до театра Райхельгауза, на встречу с Филиппом. Мне перекрывает дорогу бабушка в сереньком пальтишке. Интеллигентное лицо – главное. Обращается ко мне. Я сразу понимаю – шарю по карманам, ищу мелочь. Когда просят, я стараюсь по возможности давать. Мелочи нет. Слушаю ее. Она что-то говорит про свою квартиру… «Дверь сломалась… Нужно ремонтировать… Помощи прошу…» Я достаю портмоне, думаю, дам двадцать или десять рублей. Но нету, как назло, ни одной десятки, даже полтинника нету. Две сотки на виду и тысячные в отдельном кармашке. Я пожимаю плечами, говорю: «Нету мелочи, бабушка» Она мне с видимым возмущением: «А зачем мне мелочь?! Я же не милостыню тут прошу, видит бог… Зачем мне мелочь?» Я не нашелся, что сказать, мне вдруг стало жалко ста рублей, и я пошел. Она мне что-то еще говорила вслед. А я поймал себя на мысли, что пожалел денег. Зачем пожалел, блин?! Из-за каких-то ста рублей забил сюжетом себе голову на весь вечер. Если завтра встречу эту бабушку на том же месте, дам ей 200 рублей. «Зачем мне мелочь?» - говорит. Ну не наглая!?

ЗА ОКНОМ ГОЛУБОЕ НЕБО С ПРОСЕДЬЮ.

Люблю секс рано утром.
Зарядка: эспандер, другое – , 20 отжиманий. Контрастный душ, а потом – секс. Финал всей композиции. Ты чувствуешь, как немного уставшие бицепсы удовлетворены проделанным. Ты чувствуешь, как твое сердце трактует желание жить. Ты чувствуешь.

Ты пьешь первую дневную дозу зеленого чая и всё чувствуешь, как настоящий китаец.

Утренний секс – это оплеуха с поцелуем «совам» в виде «доброго утра!»

Утренний секс – постулат здоровья.

Утренний секс – пролог хорошего дня.

Утренний секс – диспетчерский пульт «жаворонка».

Утренний секс – это слалом на спящем теле партнера.

Утренний секс может быть оперативным. Может быть конструктивным. Может быть неконтактным при условии коитуса. Утренний секс происходит без сговора, без предварительных ласк, по желанию «жаворонка».

ШАГ.

Вчера с балкона ловил в фокус красивую луну. Дотянулся до нее рукой, потрогал. Кругом нее тучки-вонючки. Я их пальцами небрежно отодвинул и – гляжу на нее. Когда у меня будет много денег, я куплю себе участок на этой стороне луне – метра два на три, и напишу в завещании, чтобы мой плах захоронили на этом участке.

Райхельгауз подарил мне книгу «Мы попали в запендю». Байки. Подписал: «Писателю Н.Степанкову от графомана И.Райхельгауза, для смеха! С Новым годом! 29.12.06. Москва» Начал сразу в метро читать. Правда – смешно. Первую книгу Иосифа Леонидовича (до чего сложно писать имя, отчество, фамилию :) этого человека – я всегда сверяю :) не сделал ли где ошибки) прочел с удовольствием. Щас буду читать вторую.

Вчера прошла последняя в этом году репетиция. В актерском составе «Бедных» появилась новая актриса. Отлично! Отлично! В голове родилась мысль написать что-либо для нее специально. Столько в ней силы, женской мудрости и хрупкости в одно и тоже время!.. Я смотрел на неё – маленькая, худенькая, запястье одним мизинцем можно обхватить. Но на нее хочется смотреть. Черт побери! Внутри меня сидит кобель! Я вижу сучку – и хочу ее. Ничего не могу с собой поделать. Я, конечно, ни каким видом не показываю это. Прихожу потом домой – и плескаю свое либидо на бумагу, вернее – на жесткий диск компьютера – пишу, пишу. Может ли импотент писать о любви? Думаю, нет. Может ли импотент любить мир? Думаю, тоже вряд ли. Может ли ненавидеть? Нет. Давайте лечить всех импотентов, всех равнодушных!!! Давайте будем любить, будем хотеть женщин, думать о них. Дело даже не в том, чтобы трахать всех женщин, о которых думаешь. Важно желание, хотение. Иногда желание, идея, задача чище коитуса.

На самом деле все драматурги должны быть при театрах. А то разнобой получается. Писатели сами по себе. Театралы сами по себе. Сблизившись, мы станем по настоящему ближе к народу, и театр снова можно будет назвать Народным. А Чехов будет памятником.

Вчера на репетиции сказал: «Время авторитарного театра прошло».
Из уст Валеры прозвучала фраза: «Будущее за командным театром».
Он прав, черт побери, и прошлое и будущее за командным театром. Важна общая заинтересованность. Не только духовная, но и финансовая, потому что Эпоха…

Я каждый месяц плачу за квартиру 21 тысячу рублей – 800 баков, а доход мой течет своеобразно. То густо – первая премия «Действующих лиц», то пусто. То сериал подкинут – двадцаточку деревянных. Но, нормально. Будущее мы себе придумываем сами. Вернее, нам так кажется. Но я привык слушать свой внутренний голос. И это нормально. «Улыбайтесь, господин барон! Улыбайтесь!»

Война имеет смысл только при наличии врага…

Уходящим годом доволен. Уходящий год – это шаг в будущее, шаг к победе. Есть громадье планов и задач. Уныние – грех! Поэтому вперед! Но…

ПРЕЗИДЕНТА ИРАКА КАЗНИЛИ НОЧЬЮ!

Я был молод и ясен…
Мы с друзьями курили траву, пили разбавленный спирт, трахали вольных мокрощелок, под гитару я пел песню, неизвестного автора:
(цитирую по памяти)

«… веселый чудак –
Президент Ирака
Опять затеял он затяжную драку
И пока кто-то пиво потягивает
Он на шишку арабов натягивает.
На хуй Америка!
Похуй Союз!
Вы все пидорасы,
Я вас не боюсь!
Жиреете, суки, от жизни спокойной!
Вот вам, козлы, ваши звездные войны!
(и припев – 2 раза)
Всем ты поднасрал со смаком!
Мой друг президент Ирака!»

Мы веселились. Садам Хусейн был ближе, авторитетнее, чем Горбачев и Ельцин.
Великий диктатор умер с Кораном в руках.
Детство от меня всё дальше. Детство – это уже история.

ЗАПАДЛО С ПИЗДЕЦОМ.

«Идут куда-то Западло с Пездецем…» Из детства помню начало анекдота и персонажей. А что было дальше – не помню. Напрягаюсь, пытаюсь вспомнить, не получается. Вероятно, какие-то ужасно подлые ребята: Западло с Пездецом. Подлые, смешные и похожие на людей, как Смешарики… Иначе я бы их не зафиксировал в своем больном воображении.

Счастье – как закат на родине, никогда не потрогаешь руками. Сколько сил и финансовых вложений требуется для того, чтобы каждый день набивать себе желудок, каждый день мыться в чистой ванной, спать в теплой постели, ездить на метро или в машине… И думать о каком-то будущем. Думать о возможном и невозможном. Мечтать о недосягаемом, приближаться к недосягаемому. Уничтожать в мыслях завистников и клеветников – уничтожать из автомата Калашникова, 7,62. Любить про себя родных, близких, друзей. Бояться сегодняшнего дня, бояться показаться убогим и несчастным, бояться выпрыгнуть из своего нутра, которое ты так бережешь. Бояться разочароваться в друзьях. Бояться разочароваться. Просыпаться глубокой ночью, вскакивать с постели, включать свет в коридоре и судорожно что-то искать… Искать, искать, в шкафу, на книжных полках, в ванной, а потом понимать: ты не понимаешь, что ищешь. Начинаешь вспоминать: к чему эти поиски, пытаешься найти хотя бы маленькую зацепку. Но нет. Ни фига. Утром садишься завтракать, и тебе в голову приходит мысль: ночью ты искал счастье, искал не там… Но пытался ведь.

Смотреть на огни рекламы и думать о самом главном. Думать о любви и о смерти. Человек, который кричит, что он покончит жизнь самоубийством, никогда этого не сделает.

Бежать, бежать, бежать…
Думать о самом главном. Думать о хороших людях. Верить. Быть благодарным.

Сегодня видел на улице много красивых женщин. Смотрел на них и восхищался.

Невозможно опередить время.
Невозможно увидеть свою смерть.

И всегда, и везде вперед идут Западло с Пездецем. А красивых и умных людей на улицах всё-таки стало меньше. Как любил цитировать мой телевизионный учитель: разум на земле величина постоянная. Потому что Западло с Пездецом… Без них жить невозможно. И не надо быть умным и талантливым. Модно не выделяться, не выёбиваться. Смотри в оба, стой плечом к плечу. Говори, когда выгодно. Чувствуй. И не выёбивайся. Делай это, когда тебе позволят. А пока…

Иногда мне кажется, что в моей стране сегодня действуют два самых главных персонажа – Западло и Пездец. И у них есть сверхазадача, их поступки аргументированы, они ведут действие. А ты так – подаешь реплики типа: «Кушать подано», а то вообще молчишь, ждешь, пока тебе дадут слово. И что характерно, каждый из нас мечтает стать либо Западло, либо Пездецом. Такая новая русская мечта. Новая русская идея. Национализм.

ТРУСЫ.

Украл сегодня в супермаркете трусы темно-синие. Одни купил, а вторые украл. Положил двое трусов в одну коробочку – и всё. Пробиваю на кассе, а самого мандраж бьет, адреналин подступил к самому горлу и закипает. Кассир не обращает внимания, что коробочка из-под трусов стала толще, еще помогает, поправляет, запихивает вылезающую, как назло, наружу боковую стенку коробочки. Я стою возле кассы, как паровой котел, стою, думаю по кругу только одну мысль: «…трусы, блин… одни трусы стоят 160 рублей. За эту цену я выношу пару, то есть покупаю хорошие трусы всего за 80 рублей. Экономно. Лишь бы, лишь бы… трусы, блин…» Кассир отбивает чек. Подаю деньги. И иду мимо турникетов, которые пикают, видимо… Нет, точно пикают, когда что-то вынесешь.

Прошел. А как не пройти? Почему же они должны запикать? На трусах ведь нет штрих-кода, который дает сигнал. Штрих-код на коробочке, а коробочка, которая вторая, осталась в магазине. И всё равно боялся. Вор всегда боится. Глаза боятся, а руки делают. Нужно всегда вору в глаза смотреть, там можно увидеть кипящий адреналин, там ум думает только одну мысль.

Романтика. Нет, дело не в том, что я часто пользуюсь такими методами… Скажу больше: второй или третий. Скажу еще больше – всякий раз, когда совершаю это, потом ощущаю внутри себя неумолимый стыд. Стыд занимает место адреналина и гложет меня на протяжении какого-то времени. Ориентировочно на протяжении часа-полутора. Но когда я после ванны надеваю новые ворованные трусы, в груди поселяется эйфория. Я чувствую себя победителем. Как говорит один мой старый томский дружок: «Не своруешь, не проживешь». Время побеждает стыд. Время побеждает всё: и стыд, и веру, и любовь, и, возможно, надежду.

Эйфория! Где-то там, глубоко-глубоко едва шевелит хвостом полудохлая рыба под названием Совесть. Но время и над ней властно.

ПЕРЕМЕНЫ.

Мы с Филиппом отошли от постановки. Теперь постановкой «Бедных людей, блин» занимается только Валера Караваев. Он работает с энтузиазмом. Только уже второй раз звонит мне по телефону, просит занять деньги, видимо, хочет потом не отдавать, потому что знает, что за спектакль я филки уже получил.

Он, кстати, поменял главного героя. Он бросается в крайности. Хочет вывести на сцену 57 актеров.

ЧЕСТНОСТЬ.

Я в себе ценю честность. Почему? «Это в любое время порок, сынок» - небрежно «зарифмовал» мой папа, когда в одной его руке трепетался молодой петушок, голова которого отлетела в сторону. Я был в январе у родителей в гостях. Решено было на стол запечь петуха, папа справился с ним за три минуты. Я признаю в себе глупость и самоуверенность. Но ценю талант и честность. Когда-то я был зол на Гришковца, он в одной газетенке сказал, что не хочет иметь с «господином Степанковым никакого дела», после того, как я не приехал на фестиваль в «Ложе» со спектаклем «Срез», который провалился, не родившись. Сначала отказался один актер, потом заболел другой. А мы уже поработали над сценографией: приделали мебель к потолку в аудитории – стулья, стол, зеркала. Сами корячились два дня – на клей, на веревки. Прикольно получилось. Заходишь в аудиторию, и хочется наклонить голову набок, ниже, еще ниже. Спектакль закрылся не родившись. Я ушёл в запой. Надо признать, я раньше часто искал выход в алкоголе, который способствовал однодневной амнезии, но это только усугубляло положение. Так вот – о чем я? В себе честность ценю. Обиделся на Гришковца. А он в гору пошёл. Я еще больше обиделся. Поглядим еще, чья возьмет! Мои «друзья» нарочито подсовывали под нос газетки, в которых красовался Гришковец. Я твердил, что абсурд, не может быть драматургия Женки великой. «Друзья» мне показывали газету, где Гришковец выступает на Чукотке, где он гордится тем, что он еврей. В общем, капали мне на нервы. Потом время Гришковца в Сибири стало проходить, стали его потихоньку материть, ругать, в узких кругах, потом в широких. Он написал роман, который я не читал, но в котором, «друзья» говорили, он как-то неделикатно отзывался о Сибири. Потом он появился на СТС, тут стали многие в открытую плеваться. А актер театра Райхельгауза Олег Долин на одной репетиции моей пьесы сказал: «Стремиться стать лучше Гришковца, завидовать Гришковцу несерьезно… Он не такая великая персона!» Нет, он, безусловно, прав. (в пьесе просто о Гришковце чуточку говорится…) И вдруг во мне, как в честном человеке, возникает протест. Я становлюсь на защиту Гришковца. Мне хочется его защищать, не потому что Женька прав или неправ, а потому что «он попал» в зону «черного ПР». Не люблю этого. Я младший брат в семье, поэтому мне постоянно приходилось «в солдатики» играть за Карла ХII, за Чингисхана, за Наполеона, за «плохих» то есть, за врагов. А старший брат всегда играл за Петра I, за Дмитрия Донского, за Кутузова. Это спустя годы я осознал, что Наполеон – бог войны в сравнении с Кутузовым. Но – всегда быть на стороне тех, против кого общественное мнение, против кого большинство – таков мой принцип теперь. Принцип, который подчас мне мешает дать реальную оценку ситуации, который заводит меня в тупик. Я пытаюсь от него избавиться. Но не могу. И как честный человек признаюсь… Чё хотел сказать? Уже забыл. Купил сегодня в книжном Валаама Шаламова «Колымские рассказы». Буду наслаждаться, так мне обещали друзья – без кавычек.

КСЕНИЯ СОБЧАК.

Мог бы я полюбить Ксению Собчак? Безусловно, за деньги. В смысле, чтобы я деньги платил. Мог бы? Наверное, мог. Она девушка неглупая. Только пустая. Неплохая, но порожняя. Для великого заполнения нужна великая пустота. И эту пустоту хочется чем-нибудь заполнить. Можно вином. Только это чревато. Можно спермой. Уже лучше. Можно знаниями. Что девушке не к лицу. В целом, Ксения Собчак – очень даже хорошая милая девушка. Если бы у меня были деньги… Вот сегодня звонит мне Валера и просит 20 тысяч рублей взаймы, говорит, что отдаст через две недели. И мне хочется дать, но страшно, надо в банк ехать, распечатывать последний депозит, а он последний – и небольшой. Мне страшно, что мои деньги растворяются на глазах, мои последние деньги. А дохода никакого не наблюдается. Нету его. Сериальщики че-то особо до меня не рады. Не пользуюсь спросом. Уже двое отказали. Другие говорят: в формат не подхожу. Одному другу звоню, он болеет. Сереге Харцызову неудобно звонить: он мне 20 тысяч должен. И, видимо, пока не с чего отдавать, поэтому, зачем ему напоминать обо мне. Третий друг отзвонился один раз, сказал, что у него тоже денег нет. Вокруг меня аура. Её нужно разбить, поменять, выстроить заново. Общаться нужно с удачливыми людьми. Или сделать всех своих друзей удачливыми. Странно, но в меня все близкие верят. Мой друг-композитор уверен, что через два-три года он будет петь в ресторанах саунд-треки, которые он напишет для моих фильмов. Второй меня называет «паровозом». Да, конечно, я паровоз. Я скоро повезу, только иной раз так хочется выть от одиночества. Так хочется, чтобы тебе протянул кто-нибудь руку помощи. Нет, у меня всё путем. Всё хорошо. Хотя иной раз я теряю терпение. Мне не хватает общения. Иногда хочется застрелиться, я беру пистолет, верчу его в руках, потом кладу обратно в шкаф. Я говорю сам себе: «Всё хорошо!» И в этот момент вспоминаю слова Валеры (у которого четверо детей, а он мой ровесник) на одной из репетиций: «Я не понимаю, когда люди себя успокаивают: всё будет хорошо! Что будет хорошо? Мы все умрем…»
Самое важное, что я в данной ситуации пишу, пишу много: щас закачиваю… Пока не могу этого писать. Я понял, чем отличается дневник от ЖЖ. Тут я не могу говорить всей правды, не потому что страшусь ее, а потому что боюсь сглазить.
Да, я еще сам щас ПРОДАКШЕН. Одна идея реализована. Теперь двигаюсь дальше. Только дохода нет.
Мог бы я полюбить Ксению Собчак?

И ЯВИЛСЯ МНЕ ГОСПОДЬ.

И явился мне Господь, когда я лежал перед телевизором, смотрел очередной выпуск новостей. Я возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят за окном (а я снимал квартиру, как вы помните, на 9-м этаже). Увидев, я подбежал к окну, поклонился им в паркет и сказал: «Владыка! Если я обрел благоволение перед очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесет жена немного воды, и омоет ноги ваши; и отдохните на моем диване, и посмотрите телевизор, как раз сейчас идут последние новости. Вечерние! Надо заметить, они много лучше дневных. А я принесу Вам хлеба, говядины, сыра и какао «Nesguik», и Вы подкрепите сердца Ваши; потом пойдите в путь свой; так как Вы идете ((или двигаетесь) или летите) мимо раба Вашего». Они сказали… Улыбнулись, и ничего не сказали. Промолчали. Лишь с голубого экрана звучало: «впрочем, прежде чем предъявить обвинение сенатору, его нужно лишить неприкосновенности». И я вспоминал вчерашнюю встречу со своим другом Скворцовым, с которым мы встретились на Пушкинской площади. Друг был счастлив: по телевизору ежедневно гоняли сериал с его участием (неплохой, надо отметить, сериал), и его стали узнавать на улице, и посыпалось куча предложений. Вот он удел колена актерского – получить свою толику славы! Получить так, чтобы тебя узнавали в кафе официанты, чтобы в метро тебе не было проходу, и не оттого, что «час-пик» и «пробки», а оттого, что ты пользуешься популярностью.

Мы со Скворцовым пошли в театр, где другие актеры поздравляли его с успешной ролью в сериале. И от этого было еще горше мне, потому что славы у меня не было. Мало того, у меня не было даже работы, и заканчивались деньги. Нет, я не завидовал Володе. Я радовался его успеху в глубине души, глубоко-глубоко, совсем. С явным сознанием того, что успех друга еще более оттеняет мою без того черную полосу. И Володя, как назло, повел меня в газетный киоск, где показывал журналы со своим изображением, газеты со статьями о нем. Напрашивался на комплимент. Я говорил, что это очень здорово. «А вот еще…» - продолжал друг. Я пытался вставить: «Володя, у меня нет работы… У меня заканчиваются деньги…» А Скворцов не унимался: «У меня тоже нет денег…» И показывал очередной журнал со своей фотографией. То, что денег у него не было – факт, ведь сериал этот снимался летом, а полученные деньги друг истратил на ремонт квартиры. Да я и не просил у него в займы, я просто хотел поделиться своим несчастием. А Скворцов хотел поделиться своим счастьем. Но обмен счастьем и несчастьем нереальный, нерациональный, несправедливый, неверный… обмен. В итоге – всё равно один, обладатель несчастья, остается при своих, только сознание своего несчастья еще более обостряется. Я, конечно, очень люблю Скворцова, но очень тяжела была встреча в этот день.

Я ехал в метро, читал Шаламова. И только там, под землей, я ощутил, что у меня не всё так плохо, что были и есть люди, у которых всё значительно хуже. Странно, но сознание этого давало спокойствие. Мне было стыдно за это чувство, но оно спасало. И радость Володи по поводу своего успеха теперь казалось мелкой, незначительной.

Я читал Шаламова об ужасах Колымы и убеждал себя, что нужно быть сильнее. И нет необходимости делить с друзьями свое несчастие, и нет нужды делить свою боль. Боль нужно хранить в себе, закопать ее, как можно глубже, как можно дальше, туда, где вечная мерзлота. А завтра будет новый день, новый обход студий, редакций, театров. И даст Бог, всё будет хорошо. И может быть, вечером снова к окну подлетят три мужа, и я снова предложу им хлеба, говядины, сыра и какао «Nesguik». И Они вдруг, возьми, не откажутся. И день будет удачным!

НОВОСТИ.

Россиянину свойственно очищение через страдание. Вот я сегодня приехал домой в половине шестого вечера, поел, прилег на диван и расплакался. Плакал в течение часа горькими слезами. Плакал по многим причинам, но, прежде всего, чтобы вывезти из себя боль, выкинуть из себя, растворить её паскудную в слезах, ампутировать ей ноги-руки, заставить её сдохнуть мучительной смертью, поглумиться на ее трупом, а потом помолиться на икону Святой Матроны. Слезы лились градом, а голова была трезва, и пришла мысль, что я не плакал уже около года. Ни разу. Когда слезы все выбежали, я встал с дивана и тут же ощутил в левом полушарии адскую боль. Самую настоящую, физическую боль. Она отличалась от душевной, которую я хотел уничтожить. Подошел к окну, прижался лбом к стеклу. «Сука!» - сказал я в ночь. Было ощущение, что левый глаз готовился выскочить из глазницы, как шарик для игры в Пинг-понг. Как будто каким-то неведомым насосом его выталкивали наружу, но не могли вытолкнуть.
Я побрел в ванную, взглянул на себя в зеркало, после такого зрелища заныло и левое полушарие. Я вышел из ванной. Лег на диван. Было слышно, как сосед этажом выше сверлит стену, долго, нудно, не переставая. Я ждал, когда же он устанет, чтобы они вместе могли отдохнуть: я от шума, сосед от работы. Потолок плавал перед глазами, стены танцевали. Я открыл Библию, попытался почитать, но – закрыл. Включил телевизор. Увидел Екатерину Андрееву, ведущую новостей, которая всегда возбуждает меня красивым голосом и блядским взглядом. Теперь она меня только раздражала.

В моей жизни сегодня было три новости: одна плохая, другая не очень, а третья непонятная… И зачем всё это – я не понимал. Я вспомнил, как Эдуард Бояков, директор театра сказал мне, хитро прищурив глаз: «В Москве 50 дорог, одна правильная и 49 ложных» Он говорил: «Сорокин специально для нашего театра написал пьесу. Сам Сорокин. Он 10 лет не писал пьес. На сегодняшний день Сорокин – самый, я считаю, лучший драматург России. Он – вершина. И он написал специально для нашего театра… У нас билеты до полутора тысяч рублей – доходят…» Он говорил, говорил и не смотрел мне в глаза. «Пиарщик!» - подумал я. «Пусть знает!» - подумал Эдуард. Хотя, как я могу знать, что он подумал. Черта с два – он подумал что-то другое. Конечно же, он ко мне хорошо относится. «Ни в одном театре Москвы сегодня нет такого репертуара» - продолжал Бояков. «Твоего «Часового» хотел поставить Угаров…» «Понятно. Он говорил, что эту пьесу сложно ставить» - сказал я. Оставил Эдуарду несколько своих пьес и пошел на другую встречу…

Серега лежит в больнице с подозрением на туберкулез. Вот плохая новость. Я гнал от себя мысль, что не хочу ехать в больницу. Прочь! Не хочу ее думать. Но она думалась, мысль думалась явно, отчетливо. Я не хотел ехать в больницу, не потому что… боялся или – еще чего. Нет, не потому. Я просто не любил больниц. Не любил лежать сам и посещать. Я позвонил другу, извинился, сказал, что занят очень-очень, сказал: «Мы должны жить долго», пожелал здоровья и всё. У меня было свободное время, но я не хотел ехать в больницу. Было стыдно.

И еще были две новости: одна не очень, и – непонятная. Непонятная – скорее хорошая, чем плохая. Только это опять «ва-банк». Она скорее хорошая. Именно, хорошая. Эту новость принес Валера… Совершенно неожиданно. Валера Караваев, видимо, измучился с моей пьесой, предложил мне играть «Бедных людей, блин». Блин, мне! Но я не актер! Валера сказал: «Ну и что?» Ни один актер по каким-то причинам не может справиться с главной ролью в «Бедных людях, блин». Валера сказал, что распустил весь актерский состав. А остальные 57 голосов записать…

А новость «не очень» - это… Да, ладно. Это вообще – фигня! Не стоит.

Плохой новостью была SMS-ка: «плохо, пиши лучше пьесы». Это Пашка Руднев нелестно отозвался о моем фильме, который я делал последний месяц. Друг Синицын написал, что «скучно, затянул».

ОШИБКА.

Я в этой жизни совершил кучу ошибок. Ошибок, которые повлекли за собой необратимые последствия. Ошибок, которые продолжают меня мучить. Я сам по себе ошибка. Моя мама, родив старшего брата, хотела, чтобы второй ребенок был девочкой. Они с папой все 9 месяцев были уверены, что родиться девочка. А родился мальчик. Я. Нет, я не стал пидором, во мне не воспитывали женского начала. Но сознание того, что мама всегда хотела девочку, не давало мне покоя. Я раздражался до 6-летнего возраста, когда в автобусе, бабушки показывали на меня пальцами и говорили, вот какая девочка хорошенькая сидит, сидит, не плачет. Тогда я понял, что надо что-то делать: перестал надевать колготки, которых у меня был полный шкаф. Странно, но раньше все дети носили колготки. Мною было принято, пожалуй, первое самостоятельное, твердое решение – это безобразие прекратить. Я старался выглядеть как мужчина. Я старался. После семи лет меня перестали путать с девочкой, я немного успокоился. Но слова мамы, сказанные когда-то однажды: «мы хотели девочку, а родился мальчик», не давали мне покоя. Эти слова я несу в своей голове через всю жизнь. Боюсь, что в старости я могу забыть всё: забыть реальность, забыть, кто моя мать, забыть, как меня зовут, но эти слова я буду помнить всегда. Всегда. Я в этой жизни совершил кучу ошибок. И продолжаю их совершать. Но тем и хороша моя жизнь, что иду нехожеными путями, что не иду на компромиссы с совестью. Не ношу колготок. И это моя жизнь.

И ВДРУГ…

Я шел вчера на спектакль к Скворцову с плохим настроением, с ужасным настроением, убитый напрочь. Всю неделю я не вылезал из сети, искал работу, делал заявки, синопсисы, читал Сенеку, Шаламова и Библию, утрами проверял почту, вечерами зажигал свечи, смотрел на огонь, старался держаться, плакал по ночам, по ночам смотрел на литой месяц и ждал. «Ножики-ножики…» - думал я. Я знал, о чем думал, но не понимал зачем. Я вспоминал слова некоторых друзей: «Бога нет!» Да, не может этого быть! Ну не может быть, чтобы всё само собой. Не так умен человек, чтобы за какие-то четыре тысячи лет достичь того, чего он достиг на сегодня. Без вмешательства внешней силы – невозможно. Невозможно. Возможно Бог – это инопланетный разум, возможно Бог не так справедлив, как хотелось бы (не занимается такими мелочами), возможно – это ядро земли. Но что-то должно двигать Человеком. Потому что сам по себе Человек – быдло, скот, подонок и любитель мыльных опер. Если Бог сделал Человека по своему образу и подобию, значит, Бог корыстен, потому что бескорыстных людей не бывает. Всё на земле корысти ради, прогресс корысти ради, развитие корысти ради. Деньги и власть – это вершины корысти.

Я шел на спектакль, и мне хотелось заплакать. Страшно, прийти на спектакль к другу и распустить сопли.

Зашел в театр, разделся. Мне дали билет без места, сказали: после третьего звонка сесть на свободное. В фойе ломано бродили человек пять инвалидов с ДЦП. Я насторожился – либо это режиссерская задумка, либо люди с ограниченными возможностями идут на название спектакля. Вспомнилось, что 7 лет назад, когда я ломал позвоночник, мне тоже должны были дать инвалидность. Я пришел во ВТЭК (так, если мне не изменяет память, это называется), на меня посмотрели, как будто на врага народа, как будто я кошу под больного, посмотрели и грубо сказали: заходите, что у вас… Я сказал: сломан позвоночник. Врач криво улыбнулась: тут много таких. Я не стал продолжать разговора, вышел. И больше никогда не появлялся там. Мне говорили – дурак, деньги никогда не лишние, бесплатный проезд в муниципальном транспорте, опять же. Но я сказал: я здоровый человек, мне не надо подачек от государства.

Я зашел в зрительный зал. Свободные места, слава Богу, были. Я сел на третий ряд, собрался с силами. Спектакль «Газета Русский инвалид» начался, и полилась чеховская речь, я скорчил гримасу, вжался в кресло. Скворцов, пригласивший меня на этот спектакль, тоже до третьего звонка пребывал в отвратительном настроении. Это он уже сказал мне после спектакля. Действие шло, я оглядывался на зрителей. Зрители реагировали по-разному. Я понимал, мне скуЧНо. И думал, что же я скажу Скворцову после спектакля, мне ужасно не хотелось врать, я боялся, что такая чеховщина будет тянуться вечно.

И вдруг… И вдруг – то слово, которое не любил главный герой спектакля, которого хотел избегать… И вдруг – слово об абсурдности которого говорит зрителям Угаров… Именно Угаров. Он стоял на сцене. Всё сломалось, перевернулось. Я заинтересовался, приподнялся в кресле, смотрел не отрываясь. И мне уже было не важно, как реагируют зрители в зале. Я ощутил в себе прилив сил. Я понял, что от спектакля я получил то, что надо получить. И это было хорошо. Я смотрел на Скворцова, и понимал, что это Угаров. Именно он. Про себя, через себя. Что это спектакль о писателях, что это не чеховщина, это пощечина чеховщине. Конечно не «хук слева», а пощечина. Сильная, уверенная, даже грубая. И это было хорошо. Я смотрел спектакль и гордился Угаровым, Скворцовым, собой, в конце концов, гордился. Почему собой? Потому что я проник в спектакль, разгадал его. И Скворцов вел спектакль удивительно, он вдохновился, загорелся. И это было хорошо. Он показывал «ФАК» в зрительный зал. И это было хорошо. Актеры иногда кололись. И это было хорошо. И финал кинематографический финал, который перевернул всё внутри меня. Я смотрел на Скворцова в красной шапочке, на хорошего Володю в красной шапочке и гордился.

После спектакля мы с ним до 23-х часов сидели в кафе. Оно уже закрывалось. Нас уже дважды просили покинуть заведение, а мы всё говорили и говорили: сначала о спектакле, потом о его сериале, потом о моих проблемах, потом о наших общих задачах… И это было хорошо.

Я ехал домой в другом настроении. Я смотрел на месяц, и он уже не был похож на нож. Я еще не понимал, на что он теперь похож, но это точно не нож. И это было хорошо. И ни каких «вдруг», никакого сюжета. Просто хорошее настроение.

ПРОЦЕНТ ХОРОШИХ ЛЮДЕЙ.

На свете много хороших людей! На свете очень много хороших людей! И среди них мои друзья, в ЖЖ, в жизни, друзья, перетекающие из ЖЖ в Жизнь, друзья «по цеху», друзья «без цеха», друзья просто так. И это здорово! Пока на этой земле процент хороших людей относительно плохих будет контрольным (50 процентов + 1), земля будет вращаться, земля будет жить. Плохие люди не владеют блокирующим пакетом акций, владея, может быть, большими финансами, чем хорошие. Дело тут не в игольном ушке, дело в принципе, потому что овладение богатством – это метода. Выгода + выгода без оглядки + выгода без компромиссов = благоденствие. Но, к счастью, это не правило. Часто удачный и успешный, то бишь богатый всё добывает своим трудом. Сегодня процент таких людей среди богатых значительно выше. Завтра будет еще выше. И дети беспринципных, нечистых на руку богачей тоже могут стать хорошими людьми… О, понесло бля! Будя.

Хочется петь сначала словами классика 19 века: «Я русский, я люблю молчанье далей мразных…», а потом словами классика 20 века: «…Но пока мне рот не забили глиной, Из него раздаваться будет лишь благодарность» Дословно, не дословно – не помню.

ПЛОСКОГУБЦЫ.

Я начал поедать сам себя.

Я думаю о самоубийстве и решил непременно сказать об этом. Потому что, когда человек говорит о самоубийстве, он никогда не сделает этого. Поэтому я пишу об этом. Я не в коем случае не засоряю мозги своей любимой, своих друзей высказываниями о суициде. Но… писать об этом я хочу… я могу об этом писать. И пусть простят меня мои читатели.

Вчера встречались с Володей Скворцовым и Михаилом Юрьевичем Угаровым. Когда я зашел в кафе, Володя сразу сказал:

- Ты опять похудел.

Я промолчал. Меня всего сковало. Какими-то большими невидимыми плоскогубцами сжало мой мозг. Я понял, что молчание принес я. Михаил Юрьевич спросил:

- Что с постановкой?

Я рассказывал…

Потом они говорили о театре и кино, об актерах.

Я слушал и цеплялся за жизнь. Хватался за нее. Не выпускал ее из своих рук. Зажимал ее в правую ладонь, потом перекладывал в левую. И боялся, чтобы друзья этого не заметили. Я держал её крепко, вспоминал рассказы Шаламова. Я зажимал в ладони свой большой палец. Я очень хотел жить.

Потом, когда мы уже с Володей были вдвоем, он спросил у меня:

- А чё ты так зажался?

Я пожал плечами.

Он же посмотрел мне в глаза и сказал:
- Это ничего. Ты выплывешь…

И Я ЗАПИЛ.

С утра вышел на улицу. Сел на лавочку в аллее, где выгуливают собак. Открыл ноутбук. Пишу три заявки по полторы страницы на сериал, который мне заказали. Голова каменная. Руки ледяные. Холодно, сил нет. Холодно, не потому что погода, а потому что внутри, в душе лед. В кишках – дисбаланс бактерий, во рту – сухость. Написал две заявки. Забавные вещички вышли, правдишные, всамделишные! Пошел, купил коктейля - девятиградусного. Сижу, выпиваю, строю последнюю фабулу, которую в числе других нужно отправить до 14:00. Девушка, лет 32, грудастая, толстоногая, румяная, гуляет с большой собакой, гладкошерстной, неизвестной мне породы. Кричит на собаку. А собака – сука ко мне лезет. Что ей надо от меня? Я сижу спокойно, пью коктейль, на коленях ноутбук, сочиняю истории, никого не трогаю. И собака… И девушка орет на суку. Подходит ко мне, берет ее за ошейник, держит. Я говорю: «Хорошо выглядите, девушка!» Она мне: «А вы не очень… хорошо» Я говорю: «Спасибо и на этом! Как жизнь?» Неожиданно для себя спрашиваю. Она мне: «Червяки завелись… у собаки» - и отпустила ее. Собака опять ко мне – с полной жопой червяков. Я понимающе кивнул. Она засмеялась. Я думаю, что она смеется. А собака – сука хуй мой нюхает. Вернее – ширинку. А хуй мой как-то сразу, толи от вида девушки, толи с похмелья оттопырился. Девушка смотрит на него, и уже ей не до смеху. Она позвала к себе собаку: «Герда!» Собака подошла к ней. А девушка стоит, смотрит на меня. Я улыбнулся, говорю: «Девушка, хотите, укроемся где-нибудь?» Она без промедления отвечает: «Хочу» Я говорю: «А где?» Она: «Пойдемте в подъезд – там тихо. До пяти многие на работе. Днем редко, кто ходит» Я встают, складываю ноутбук в сумку, которую ношу через плечо. Идем с ней в подъезд. Рядом радостно прыгает собака.

В подъезде мы уютно устроились под лестницей. Я расстегнул джинсы. Она сняла свои до колен. Спустила белые стринги. Встала раком. Я плюнул на руку, обмазал слюной член, вошел в нее. А собака чихнула. Пока я драл собачнику, сука наблюдала за нашими действиями. Я кончал долго. Я всегда с похмелья кончаю долго. Собачница успела кончить два раза. Когда я из нее вытащил, она сказала: «Хорошая прогулка!» Я подтвердил: «Ага!» Она сказала: «Пойду готовить мужу обед. У меня там мясо кипит» И улыбнулась. Я сказал: «Конечно. Мне тоже нужно работать» И пошел дописывать последнюю, третью историю для сериала.

ОПЯТЬ ПЬЮ!

Чёрт побери! Дома продолжается какой-то садомазохизм! Невыносимо. Если бы я не имел такого божественного желания жить, я бы самоубился. Левый глаз болит, когда им двигаешь. О чем я думаю, когда смотрю на небо? Не о чем. Главное, чтобы не двигался левый глаз. Лет через 10, если я доживу, уеду на Тибет, сяду на камень, и буду смотреть на закат. Краска на принтере закончилась. Вода льется из крана. Людям кажется… Им всё только кажется. Несомненно ли значение Христа? Да. Ибо – сила PR, бля. Без PR нет Христа. PR из уст в уста – его за деньги не купишь. Постирал сегодня свою куртку. Куртка почти высохла. Пытаюсь вывести из организма всяческие токсины и другую муть, залитую вчера и сегодня в мой организм. Пью зеленый чай. Руки трясутся уже меньше. Глаза еще прозрачны. Но время старается.

Я ДУМАЛ, ЧТО Я ПИСАТЕЛЬ.

Полгода назад я думал, что я хороший писатель. Теперь же думаю, что я писатель, просто писатель, плохой, наверное. Плюс ко всему я еще плохой человек, херовый, надо полагать, со своими выибонами и кренделями. При том, что я уверен, что Бог есть. Что Бог меня понимает – иногда. От меня скоро уйдет жена, уедет навсегда, видимо. На мои звонки не отвечают друзья. Впрочем, я это заслужил, бля. Заслужил своими ибанутыми выходками. Но самое страшное в том, что я не чувствую себя виноватым. Единственное чего я хочу (видимо никогда не сделаю, потому что не выйдет), хочу сказать Гале Синькиной, что я ее люблю. Звоню. Первый раз трубку подняла она, услышала, что это я, и положила. Потом, на звонки отвечали какие-то мальчики с пидрастическими голосами, которые нежно твердили, что Галя их девушка, и чтобы я «хулиган такой» не звонил на этот номер больше. «Иначе лицо твое будет побито, разъибашу его…» «Давайте дуэль» - сказал я пьяный. Потом – всё. С утра я удалил Галин телефон, чтобы не мучить ее. Я ее люблю. Хотя я ее не люблю. Странно, я перестаю любить даже себя: я перестал бриться. Единственное удовольствие, которое я себя еще позволяю, я моюсь каждый день, потому что регулярно чувствую себя грязным, постоянно. Отчего? Видимо оттого, что что-то черное происходит у меня внутри. И я его чувствую, я борюсь с ним – с этим Демоном, с этим Зверем, пытаюсь уничтожить, но ОН меня побеждает, побеждает регулярно, постоянно, не щадя меня. Тоже самое со мной происходило в начале 90-х, перед войной… Я не мог найти себе место. Я пьяный нарывался на мородобой, с утра просыпался и мне было стыдно. Вот и сейчас мне стыдно, что звоню всем по-пьяни. Поэтому вчера вечером, я выкинул из телефонной книги всех тех людей, которых неосознанно домогаюсь по той или иной причине: перед одними я хочу покаяться, другим спеть панегирики, третьим – женщинам я хочу сказать, что я их хочу, что я их люблю (я люблю всех Женщин). Поэтому я опустошил телефонную книгу. Сегодня вещи жены отправили в Томск. Завтра я переезжаю на юг Москвы, в комнату. Буду писать, только это у меня еще и получается… Видимо, так и нужно было начинать – с белого листа. Только жалко, что алкоголь не выходит у меня из крови. Но и это поправимо. Деньги на исходе, но и это пройдет. Я каждый вечер смотрю на закат и думаю… Вернее ни о чем не думаю. Слава богу, я не напиваюсь до полного потери сознания. Я еще продолжаю над чем-то работать, выполнять какие-то обязательства перед кинокомпаниями. Смотрю на свои писания трезвым взглядом, думаю – очень даже неплохо. Звонил друг, позвал меня назад в Томск. Я сказал – нет, только в красном ящике, я люблю Москву. Полгода назад я думал, что я хороший писатель. Теперь я думаю, что я писатель, просто писатель, плохой. Плюс ко всему – я херовый человек. И правды нет, есть субъективизм. Пойду, посижу в ванной, подрочу. С похмелья я всегда дрочу. С похмелья у меня всегда стояк, крепкий, мощный. Топить своих детей в канализации.

МАТРОНА.

Помню, много лет назад в Новосибирске.
Шла сумасшедшая бабушка и повторяла: "Срочное сообщение. В пятницу бог придет..."

Вот.

Вчера я сердцем понял, в чем причины. Вчера для меня вдруг всё стало ясно, понятно. Я понял, где моя дорога, к чему идти, что искать.

Часовой сдает свой пост. Достаточно. Хватит. Я кладу свое оружие на землю. Не хочу больше воевать. Не хочу, не потому что слаб. А потому что не вижу смысла.

Я справлюсь со своими страстями. И исправлю все свои неправильно идущие линии на руке. Все свои важные открытия я делаю через алкоголь. Это странно, но это так. Видимо, для Иисуса это не было странным. Алкоголь заостряет все чувства, доводит до грани все паранойи, оголяет все больные нервы, открывает глаза. Солнецный свет проникает в тебя кратно больше. И с утра - великое пехмелье, великое время Стыда, время Перекрестков, Поворотов, Переключения скоростей. Время в которое всё решается. И ты пьешь зеленый чай. Смотришь на икону Святой Матроны, и тихо, пока никто не видит целуешь её.

ДЦП – ДАВНО.

Когда прозвучал этот страшный диагноз. Я сел на лавочку, пролистал свою жизнь назад, огляделся, плюнул на асфальт.

Три дня назад состоялась очередная операция моей дочери. 18 надрезов. Я понял три дня назад, что я должен положить всё на алтарь: свое искусство, свои амбиции, свою волю, свою злость. Я понял, что это будет предательство. Я не допущу его. Здесь нет Бога. Нет, я, безусловно, смогу идти дальше один. Могу. Но я могу предать. Я не прощу себе этого. Неделю назад я отправил в Новосибирск 30 тысяч рублей. Сейчас моя дочка Маша у бабушки в Кемеровской области, приходит в себя после операции. Я, как еврей, отказываюсь от всех претензий к искусству, к Нобелевской премии, ко всей другой чухне. И смиряюсь.

Я три дня назад просил у Бога пощады! Я боюсь. Я смотрю на людей в столице, и не хочу быть на них похожим. Не хочу славы Гришковца, Пресняковых и иже с ними. Я понял, не хочу. Жена Женя (мы уже 4 года разведены, но жили) на протяжении пяти месяцев не могла выносить динамики мегаполиса. Я подстраивался под эту динамику, бесновался, сходил с ума. Щас понимаю, что всё – пора заканчивать. 15 лет жизни – 15 лет дум… Пять лет назад я понял, что не в деньгах счастье. Сейчас я понимаю, что должен спасти пятерых человек: Машу, Женю, маму, папу, и себя, в конце концов. Пишу спонтанно. Не правлю. Я семь лет назад сказал – сохранить ребенка, хотя врачи говорили – нужны преждевременные роды. Но я стал спасать, таскать по больницам. И спас, а сейчас… Я не буду возвращаться в Сибирь. Не хочу холода. Уеду в глубь. Но дальше от амбиций, зависти, злобы и гордыни. Свою гордыню я буду побеждать. Я буду молиться.

Это будет началом моего нового романа. И это уже не БЕДНЫЕ ЛЮДИ, которые стремятся на Олимп. Я хочу спасти свою дочь. Я каждый год буду делать ей по операции. Семь лет назад при преждевременных родах ей повредили шейку. Там, в Сибири, где холодно.

ЛИНИЯ САТУРНА.

Линия судьбы (Сатурна) на моей правой руке резко ушла в бок - вниз -
забралась на бугор Луны, а вверх ушла в другую сторону к бугру Юпитера. И порвалась, бля, разделилась, стала крестоваться.

Я смотрю на красивые линии левой руки (что задано от рождения), и задаю вопрос, когда же я совершил ошибку? Мои линии на правой всегда разительно отличались от линий на левой. Всегда. Когда-то в юности я совершил ошибку. Наверно тогда, когда мне пророчили карьеру великого математика, а я писал...

Линии на правой как прежде мобильны, как прежде динамичны. Нужно фотографировать ладонь правой руки, и анализировать жизнь, делать выводы, оценивать ошибки, регулировать свою судьбу. В будущем люди так и будут делать.

Я же смотрю на свои руки, когда мне плохо.

ДВА МЕСЯЦА ТИШИНА.

В марте мой телефон молчал.

Мы с Женей бросили свою мебель на старой квартире и переехали в комнату. Взяли туда только всё необходимое. Я полгода таскался со своей мебелью, ждал ее из Томска, платил за доставку контейнера в Железнодорожный, перевозил ее в Москву. И! БРОСИЛ ЕЕ В МОСКВЕ! Фиг с ней!

Полчаса ехали по МКАД. Я смотрел на окна домов, которые стоят неподалеку от дороги, и жалел их – людей, которые жили за этими окнами. К такому шуму надо привыкнуть. А вот человек - чудовище ужасное - привыкает ко всему, приспосабливается ко всему: лошадь сдохнет, собака сдохнет, машина откажет, а человек-сука будет жить и говорить, что у него есть душа, сердце, мысли.

Читаю щас Берроуза «Джанки», во чувак – без смущения рассказывает о том, как трахал в Мексике мальчиков, как любит (любил) этим заниматься. Вколет себе джанка или промидола какого-нибудь и смотрит на мальчиков. У него, как бы ему не было плохо, всегда был тыл – богатый папик, родной отец. А он – сорванец гуляет по Америке – загоняет себе под вены всякую муть, грязную. Не «Голый ланч» - это, конечно, чуда, а «Джанки» - так репетиция. Редактор «Джанки», кстати, Илья Кормильцев☹

Берроуз: «Героин – это ключ, прототип жизни. Если кто-либо окончательно понял героин, он узнал бы несколько секретов жизни, несколько окончательных ответов».

Смотрю на солнце. Опять мой новый дом окнами на запад. И солнце готовится нырнуть за горизонт, набирает воздуха… А от пойманных солнечных зайчиков не вижу клавиатуры.

Мы с Женей переехали в комнату с бабушкой на Пражскую. За 8,5 тысяч. По божески. Бабушка Надежда Михайловна относится к нам хорошо. Апрель мы прожили здесь.

ТЕЛЕФОН.

За два месяца мне звонили всего пару раз. Один раз Серега Харцызов, и другой – моя дорогая Алена Буравлева, мой самый лучший психолог, мой новый московский друг. Мы с ней встречались на Страстном бульваре. Я ей всё рассказал. Она меня поняла. Сказала – «Ты еще будешь в Москве» Я улыбнулся.

СПЕКТАКЛЬ.

Валера Караваев промучился с постановкой спектакля «Бедные люди, блин» два месяца и бросил ее. Теперь постановку ведет третий режиссер Филипп Лось. Когда он мне сказал об этом, я улыбнулся. Когда этому будет конец?

И спектакль состоялся. Практически закрытый показ, минимум зрителей, без анонсов, без информационных сообщений, с одним упоминанием на сайте театра Школа современной пьесы. На премьере я не был, написал Филиппу SMS, что болен. Филипп через день сказал, что он показывал три четвертых работы. Я сказал: «Ясно». Филипп сказал: «Я очень хочу доделать спектакль до конца» Я спросил: «А Райхельгауз?» Он ответил: «Пока мы с ним не говорили». Ну что ж. У меня есть такое ощущение, что это был последний показ спектакля. Маша – дочь Райхельгауза, художник деньги получила. Я свою режиссерскую часть должен отдать Филиппу. Но я ему сказал, что у меня пока нету денег. Потом. Отдам.

ТУЛА.

1 мая мы с Женей уезжаем в Тулу. Здесь сняли квартиру за 8 тысяч рублей. Но квартиру. В центре. В Туле жизнь дешевле. Москву я не осилил. Она меня сделала, она меня трахнула, высосала, пожевала и выплюнула. И деньги мои заканчиваются. Но я не плачу. Я выживу. Здесь. В Туле. Или еще где-нибудь. Я встану на ноги, выкарабкаюсь, замолю грехи и буду жить. Дочку уже пора в школу отдавать.


2007 год

  • 13.02.2017
Возврат к списку