14 глава: Цинковый гроб, герой-любовник, молдаване, любвеобильный мизогинист
Полыхаю и томлюсь, подыхаю, пох. Понимаю. Но злюсь. Коплю в себе зло. Жизнь моя цыганская – западло. В понедельник умер друг. А я всё пью и жарю шлюх. Смерть приходит без стука. У неё нюх на больных. Или заказ, или вызов. В общем, умирать – это страшно и дорого. Но, думаю, там лучше. Там обязательно должно быть лучше. Там не нужно притворяться и обманывать, унижаться и уничтожать, любить и предавать. Любовь и предательство всегда идут по жизни под руку. А кто не грешил и не изменял, пусть кинет в меня камень. Изменяют в мыслях, во сне, наяву, напоказ. Всяко бывает. Пашка особенно любил это дело. Есть такая категория мужчин, как герой-любовник. Я вот, например, совсем не подхожу под эту категорию. Во-первых, я далеко не красавец (хотя Пашка тоже не Марлон Брандо), во-вторых… Во-вторых, я не знаю – почему… Я никогда не ставил передо собой такой цели – трахаться, трахаться, трахаться. В юности я был очень брезглив и лишился невинности только на втором курсе института, когда все мои друзья и сокурсники перетрахались направо налево. У меня же, кроме Дуньки Кулаковой, никого не было. Брось эти мысли, Степанков. Об этом речи нету. Смерть друга и офис – вот твои темы сегодня. Любви и предательства сегодня не будет.
Так вот. Стоит такая смерть. У неё красивые глаза. Как акварельками нарисованы. Смерть зовут Анка-пулемётчица. Не спрашивайте, кто убил Чапаева. Историю опять – твари – перевернули и переписали.
У морга я был недолго. Посмотрел на тело в цинковом гробу. Дал Ольге тридцатник. Извинился, попрощался и поехал в офис.
Там меня ждала бригада специалистов по оперативному ремонту.
– Здравствуйте.
– Здрасьте.
– Видите?
– Видим.
– Надо быстрей.
– Понятно.
– Сколько?
– Чего – сколько?
– Времени. Денег. Назовите сумму.
– Надо считать. Только…
– Всё. Начали. Считайте.
– Прямо сейчас?
– А чего тянуть? Поехали.
– Нууу…
– Нет. Я сказал – поехали. Вон – гляди – у меня до Сокольников очередь из штукатуров и маляров…
Они отошли от меня подальше, стали шептаться, считать и записывать. А я пока осматривал свою утонувшую подводную лодку. Стены в ужасном состоянии. Куски шпатлевки и строительных смесей висели и валялись на полу. Панели из гипсокартона частично упали, частично деформировались, как в фильме ужасов. Всюду жила чёрная плесень. Вода по пояс тут стояла не меньше месяца. Как ещё змеи, рыбы, гады не завелись.
– Посчитали, – вернулись они ко мне. Бригадир сунул мне в руку грязный листок бумаги, исписанный кривым почерком, и добавил:
– Это только работа… без материалов.
Я глянул.
– Где итоговая сумма?
– Вот, – показал он пальцем.
– Дорого. Надо дешевле.
– Уменьшим на… на пятьдесят.
– Давай на семьдесят.
– На семьдесят – нет. На шестьдесят тысяч.
– Годится. Начали.
– Как начали? Сегодня?
– Сегодня. Мужики, это срочный ремонт. Мне нужно быстро.
– Тогда надо за срочность добавить. Опять же, шпатлёвка подрожала.
– Ну так я вам же всё и покупаю, – развел я руками: – Материалы на мои деньги. Поехали-поехали. Всё купим. Есть машина? Или такси?
– Мы на Газели.
– Отлично. Едем?
– Но там два места. Бортовая…
– А кузов с тентом?
– С тентом.
– Супер. Я поеду в кузове… поехали.
Через полчаса мы были в строительном гипермаркете. А, да… забыл сказать. Эта черножопая Принцесса стырила у меня вчера сто косых. Нашла же, блин… перерыла весь шкаф. Ecce femina! Приютил себе на жопу приключений.
Рано утром позвонила плачущая Оля, рассказала, что умер Пашка. Блин. Пашка – один из моих немногих друзей со студенческой скамьи. Мы с ним лет двадцать пять дружили. Выручали друг дружку. Бухали. Тёлок драли. Пашка особенно любил перетрахи по первому зову плоти. Часто мне рассказывал о своих новых похождениях налево. Может, просто сочинял, а может – правда. Неважно. Сердце. Не дождался донора. Как он месяц назад, когда мы встречались в ресторане на Щукинской, делился со мной:
– В мае, может, повезет… может, повезёт.
Говорил он с одышкой. Часто кашлял. Жидкость в лёгких… Я смотрел на его бледное лицо и мне хотелось плакать…
– Паша, для меня, скажу я тебе честно, слово «повезёт» звучит не столь однозначно. Понимаешь меня? Кто-то погибнет, чтобы… повезло… чтобы получить сердце, лёгкие…
– Ещё печень.
– А с печенью что?
– Цирроз.
– Офигеть. Ты же не пьёшь.
– Нууу… из-за этих процессов, – показал он себе на сердце.
Он попросил официантку приготовить ему еду без соли.
Ел рыбу с овощами. Помню абсолютно белое Пашкино лицо. Не бледное, а белое. А я с виду бодрился, но еле сдерживался от слёз. Как за один год Пашку согнуло, иссушило, превратило, простите за штамп, в бледную тень себя прошлого. Румяного, сильного, бойкого, хвастающегося своими победами на любовном фронте…
– Как тебя Оля терпит?
– Ну терпит. Любит.
– Везёт тебе. А я вот один раз в жизни изменил… и всё… вся жизнь насмарку. Я любовь замарал. Вкрутил свой болт не в свою гайку. А она… она не смогла простить.
– А как она узнала?
– Я рассказал.
– Зачем? – слегка возмутился Пашка.
– Я не умею врать, – соврал я.
Мы попросили счёт. Я рассчитался. Мы вышли на улицу, обнялись, попрощались. Он, как старичок, пошёл в свою гостиницу при клинике ждать своего «счастья»: сердце, лёгкие и печень. Кто-то погибнет для этого.
Я приехал домой, выпил бутылку виски и умылся слезами.
В общем, Пашка умер. И ушла в историю часть моей жизни в тридцать девять. Пашка на год старше. Сорок в ноябре было. Он, как положено, не отмечал. Не помогло.
– Вот это надо купить. И это. Вы слышите меня? – лез своим зловонным дыханием в моё личное пространство бригадир.
– Что? – Пришёл я в себя и возмутился: – А это зачем?
– Грунтовать.
– Да там стены сырые. Зачем их ещё раз мочить?
– Всё равно надо.
Ребята оказались молдаванами, а я думал русские. Говорили на чистом русском. Но меня не интересовала их национальность. Мне нужно было быстро отремонтировать мой утонувший офис.
– Дедушку на днях похоронят, – неожиданно сказал я молдаванам.
– Чего? О чём вы?
– О жизни. Надо торопиться. Надо спешить. А то вот так живёшь, живешь… Хлоп! И тебе уже нужно новое сердце. И ты не Дэвид Рокфеллер. Столько кэша нету. Через полгода помимо сердца тебе уже нужны новые лёгкие. Ещё через полгода к этим необходимым для жизни потрохам придется добавить печень. Там много нюансов: группа крови, телосложение… И время не ждёт. Тогда многие понятия, так сказать, обесцениваются: ипотечная квартира, годовалый «бумер», чёрное дорогое пальто, фетровая шляпа, которые ты купил и не носишь. Ты ждёшь, когда тебе посчастливится. «Посчастливится» можно взять в кавычки. Лучше взять в кавычки. Ибо твоему донору не повезёт.
– Ужасы вы какие-то рассказываете, – вмешался в мой монолог бригадир молдаван.
– Да. Да. Сон приснился. Страшный. С покойником. С негритянками. Наверное, всё идёт к тому, что придётся пить виски… Выхода нет.
– Может, продолжим покупки? Вы же говорили – времени мало…
– Вот именно – мало! Вперёд, гусары! Полетели. Мы с вами влахи цыгане… Я тоже своего рода влах цыган…
– Мы не цыгане, – обиделся бригадир, – мы молдаване.
Я остановился и с гордостью заявил:
– А я цыган, – и громко икнул, – влах. Или нигер. Скорее всего, черножопый нигер…
И мы пошли затариваться. Ёлки-палки. Я не ожидал, что столько всего нужно купить. Мешки со смесями, мешки с иной херней, материалы, доски, шпатлёвка, краска для стен, краска для потолка, гипсокартон, панели… Смета тут же заметно подросла. Да уж. Не то слово «подросла». Выросла. Выросла на порядок. Но я уже сделал ставку. Я уже играл. Я не привык отступать. Орешек знания твёрд, но всё же… нам расколоть его поможет строительный гипермаркет.
– Надо ещё инструмент купить… – не унимался бригадир.
– А вы что без своих инструментов?
– Нет, ну там… кисточки, скребки… лотки… всё, что выкидывается после ремонта… саморезка, уголки, гвозди… Много чего. Вёдра, шпатели… насадки на перфоратор… веник нужен, который потом не повезёшь домой. Мешки для мусора, ветошь, полотна, наждачка, коронки, отрезные диски и прочее. Много что надо. Одноразовый инструмент. А? Чё вы так смотрите? Есть возражения?
Я пребывал в ахуе.
– А перфоратор не надо купить? Циркулярку?
– Нет, это у нас есть.
Они всё погрузили. Я решил не ехать с ними. Отдал ключи. Бригадир на прощание озадачил:
– На послезавтра мусорный контейнер закажите…
– Мусорный контейнер?
– На три тонны.
– Ладно. Разберемся.
Я пошёл в центр через площадь трёх вокзалов. Красные ворота. Мимо Чистых прудов по Мясницкой. Потом на Кузнецкий мост, место, которое я сейчас люблю больше Арбата. Там бухну чуток. Эта чума… негритоска увела у меня сто косых! Тварь какая! А я ведь её полюбил… почти. Как мне кажется. Наверное, люблю. Никого ты не любишь, Степанков, даже себя. А какая тут любовь… После трёх… нет… После четырёх разводов и такого вот, не побоюсь этого слова, преступного поведения Принцессы – станешь настоящим женоненавистником. А чё? Легко. Токсичная маскулинность мне в задницу!
Я был уставшим мизогинистом. И шел по Фуркасовскому переулку мимо ФСБ. Господи, за что мне это всё?
Ещё вчера я плавал в офисе, после чего обнаружил побег негритянки, пропажу ста тысяч, сегодня с утра провожал Пашку в последний путь, потом молдаване, гипермаркет. Кино можно снимать. Пора прогуляться, расслабиться, съесть большой бургер и выпить…
Я вернулся домой за полночь чуть живой. Проснулся утром, вспомнил, что приставал к какой-то девушке, предлагал жениться. Я часто, когда напиваюсь пьяный, предлагаю жениться первой попавшейся. Это с утра вместе с жесточайшим похмельем во мне просыпается мизогинист. А пьяный я девушек люблю, даже могу быть в меру обаятельным и юморным, могу громко читать стихи… Но это не я. Пьяный человек – это не я. Это моя тень. Мой двойник. Этой мой чёрный человек, который рано или поздно меня убьёт. Страха всё больше – денег всё меньше.
После обеда я рылся в Рунете, выбрал и заказал мусорный контейнер. Молдаване выполнили работу, как обещали, в три дня. Я приехал на четвёртый принимать работу.
– Отлично.
Всё-таки хорошо знают своё дело молдаване. Влахи. Офис смотрелся с иголочки. Хоть и далеко не евроремонт, но вполне прилично. На следующий день приехал Валентин с группой людей: женщины и мужчины. Валентин пожал мне руку и сказал:
– Примите мои соболезнования.
Я растерялся (думал, что он про Пашку, совсем забыл про дедушку), но быстро нашёлся и ответил:
– Спасибо, Валентин, спасибо большое. Дедушки нет, да, больше нет – я улыбнулся, всплеснул руками и показал на свежевыкрашенные стены, – но жизнь продолжается. Принимайте офис. С которым мне так жалко расставаться. Сколько счастливых минут связано с этими помещениями. Сколько сил и энергии вложено сюда, в эти стены, в этот пол. Там, кстати, под полом полноценный дренаж в полтора метра в глубину. Всё делал для себя. Понимаете? Думал – на всю жизнь.
Валентин тоже был счастлив. Офис ему нравился. Люди, которые пришли с ним, стали что-то мерить лазерными дальномерами, записывать в книжечки, обсуждать. Мне было пофигу. Я подписал договор, акт приёмки, забрал десять тысяч и ушёл опять на Кузнецкий мост… в запой.
- 17.05.2021